Я сделаю это для тебя - [20]

И не важно, что такое решение окончательно отдаляло меня от мира моих друзей.

* * *

Проникнуть в дом шейха — самое очевидное из решений. Оно наилучшим образом отвечает моим возможностям. Я давно не практиковался, но думаю, что некоторые навыки не утратил.

Я подобрался к дому и попытался определить, какая охранная система там установлена: это оказалось видеонаблюдение, точный тип был мне неизвестен.

Вечером, в 20.00, четверых охранников сменяли двое. Всего двое.

Я легко перелезу через тяжелые ворота. Дерево с раскидистыми ветвями послужит мне укрытием. Дальше, на расстоянии приблизительно десяти метров, я окажусь на открытом пространстве. Но освещение вокруг дома слабое, и собаки нет. Это шанс. Я заметил низкое окно на цокольном этаже, куда можно будет проникнуть, отключив сигнализацию.

Поскольку расположение комнат в доме выяснить не удастся, придется положиться на инстинкт и удачу и молиться, чтобы мое безумие ее не спугнуло.

Жан

Пережив инсценировку собственной казни, Жан погрузился в состояние полной умственной прострации.

Много лет он жил с верой в спасительную силу смерти. Ужас изменил его отношение к жизни, и он без конца прокручивал в голове момент, когда почувствовал у горла холодную сталь и силы оставили его телесную оболочку, обратившись в сильнейший страх. В те несколько секунд он жил. Он взмок от пота, обмочился, не мог сдержать дрожь, но снова стал человеком. Означало ли это, что он не хотел умирать или просто не умел умереть? Хотел ли он жить? Ради кого, ради чего? Чтобы длить забвение? Вернуться на улицу и снова начать пить?

Когда Хаким принес ему завтрак, Жан приподнялся на локте, несколько минут смотрел на своего тюремщика и окликнул его, когда тот был уже на пороге:

— Что вы сделаете с пленкой?

Этот вопрос продолжал мучить его. Он представлял себе телевизионный показ, реакцию близких. Те адские мгновения пробили брешь в защитном панцире, которым он накрыл свое прошлое. Образы, страдания и сомнения, которые он пытался заглушить оправданиями и спиртным, грозились вырваться из-под спуда, и ему придется приложить нечеловеческие усилия, чтобы сдержать топкие воды своей истории. Ему пора умереть. На сей раз — по-настоящему.

— Почему ты спрашиваешь? Тебе стыдно? — сухо осведомился тюремщик. — Боишься, что увидят твои? Не знаешь, что они почувствуют, когда увидят тебя таким?

— Да что вам от меня нужно, в конце-то концов? — вспылил заложник. — Хотите отомстить? Принести в жертву религиозным фантазиям? Получить выкуп?

— Узнаешь, и очень скоро, — пообещал Хаким.

— Ублюдки! Тупицы! — выругался Жан.

— Гнев, стыд, забота о других… Видишь, как все просто… — усмехнулся Хаким. — Достаточно было запереть тебя и напугать, и ты снова стал человеком. А ведь всего несколько дней назад тебе было все равно, жить или умирать!

— Мой страх веселит вас. Наверное, вы здорово потешались, глядя, как я трясусь и писаю в штаны. Что вам нравится больше — унижать людей или рубить им головы? Да, я трепетал в преддверии смерти. Господь свидетель — я ждал и даже призывал ее. Изо всех сил! Я верил, что избавился и от страха, и от желания жить. Но все-таки испугался, ужасно испугался…

— А теперь? Ужасно хочешь жить? — спросил Хаким.

* * *

Эрик Сюма раздраженно швырнул ручку на стол, прервав спор коллег.

— И это все, что вам удалось нарыть? Мы неделю мусолим одни и те же сюжеты. Сколько месяцев не было ни одной сенсации, ни даже просто интересной информации.

— Не заводись, Эрик, — ответила Изабель. — Мы выдавали ту же информацию и те же сюжеты, что и наши конкуренты.

Главный редактор новостей была известна не только своей требовательностью, но и чувством справедливости. Эрик был звездой, возражать ему коллеги не решались и предоставили действовать Изабель. Она тряхнула шапочкой темных волос, в голубых глазах зажегся опасный огонек, и она откинулась на спинку стула, всем своим видом выражая несогласие.

— Отличный аргумент! Хочу тебе напомнить, что с рейтингом у нас далеко не все в порядке, и мы не поправим дело, беря пример с других каналов.

Эрик был телеведущим старого образца — привлекательным, но не конфетно-красивым. Длинноватый нос, выступающие скулы, рот неправильной формы, квадратный подбородок и идеальная, волосок к волоску, прическа делали его похожим на итальянских актеров шестидесятых годов.

— Ну что за дурацкие рассуждения! — возмутился Шарль, ветеран отдела новостей. — Ты журналист или рекламный директор? При чем тут рейтинги? Мы делаем свое дело — и точка. Вся команда жилы рвет, делая из… говна конфетку, вот это правда!

Разговаривать со звездой канала в таком тоне мог себе позволить один Шарль. И дело было не только в его возрасте и авторитете — он помогал Эрику делать первые шаги на телевидении. Седые волосы и полнота делали Шарля похожим на почтенного отца семейства на пенсии, что ничуть не умаляло его авторитета. Репутацию великого репортера он заработал за тридцать лет в горячих точках планеты. Для молодых журналистов канала «Теле-8» Шарль был образцом, кумиром, и они легко простили ему тот факт, что он решил завершить карьеру на развлекательном канале.