Я сам себе жена - [12]
Пусть это фантазия, но и сегодня, когда я смотрю на него, мне кажется, что ящик хранит запах пудры, которой та еврейская женщина пользовалась, быть может, за день того, как ворвались нацистские палачи.
Если сегодня пройти от Янновицкого моста по улице Брюккен-штрассе и повернуть на Копеникер-штрассе, там, на правой стороне, можно увидеть одинокое дерево. Несколько в глубине улицы поднимаются современные дома. До бомбежек в самом конце войны там стояли доходные дома, построенные в прошлом столетии. В одном из них жила семья Данцигеров. Дружелюбная молодая фрау Данцигер приходила в лавку Бира обычно в сумерки, хотя «арийским» старьевщикам не разрешалось ничего покупать у евреев. Однажды она призналась: «Нам приходится продавать вещь за вещью, чтобы выжить». Вскоре мы стояли в их квартире, Макс Бир купил трехстворчатый зеркальный шкаф 1980 года, который я мог бы нарисовать и сегодня. Мы с Максом разбирали шкаф, а в кресле с высокой спинкой сидел древний дедушка и молча смотрел перед собой. Мне стало больно, что мы должны выносить мебель, которую, может быть, он сам расставил лет шестьдесят назад. Старик к тому времени уже ослеп и оглох и не замечал ничего, что делалось вокруг него. Когда мы в следующий раз пришли в квартиру, дедушка уже умер. «Ему хорошо, а кто знает, что еще ждет нас», — печально посмотрела на нас фрау Данцигер. Мы унесли то кресло, в котором сидел в своей шапочке этот старик с белоснежной бородой.
Приходя из школы, я всегда первым делом осматривал витрину Бира и через несколько дней обнаружил там фотографию в красивой рамке: мать со своими тремя дочерьми, снимок 1901 года. На стекле мелом была написана цена: три марки. Рано утром фрау Данцигер принесла последнюю вещь, свое последнее воспоминание. Вскоре после этого семья была депортирована и отправлена в газовую камеру лагеря уничтожения.
Однажды я пришел из школы поздно, меня оставили после уроков, потому что я не ладил с математикой. Макс Бир уже ушел с тележкой, фрау Бир написала мне адрес, опять «еврейское наследство», дала десять пфеннигов на трамвай, 1-ой линии городского кольца. В трамвае я прочитал фамилию и адрес: Хейманн, Принцен-штрассе, 99.
Дом был построен в восьмидесятые или девяностые годы прошлого века. Лепнина в стиле неоренессанса богато украшала фасад и лестницу, над парадной дверью — высокий красивый карниз. Кажется, это был первый или второй этаж, налево. Латунная табличка с фамилией «Хейманн» еще висела, но и здесь дверь была выпачкана красной краской. Дамы Хейманн, две незамужние сестры, им было 82 и 84 года. Ночью гестаповцы засунули их вместе с другими в грузовик. Куда? В Польшу? Где так много народу было убито при наступлении нацистов? В тамошние рабочие лагеря? Но что было делать двум старым дамам в рабочем лагере? Я носился с идеей поменять таблички с фамилией на дверях квартир или спрятать евреев в одиноких домах, чтобы гестаповцы не смогли никого найти. Но Макс Бир напомнил о многочисленных шпиках, маленьких гитлерах, лестничных шавках — он имел в виду старост домов, которые отравляли нам жизнь.
Квартира казалась мне домом скорби, а наша обычная возня — упаковывать и выносить — осквернением. Я держал в руках темно-коричневые настенные часы. Бросилась в глаза секундная стрелка: никогда раньше я не видел такого украшения, как звезда Давида.
Лет двадцать спустя меня позвали на распродажу домашнего имущества на улице Штралауер-аллее. Все уже было продано, кроме настенных часов. Я внимательнее к ним присмотрелся и узнал те, хейманновские. Видимо, во время войны они попали в эту квартиру из лавки Макса Бира.
«Доктор Вонгчовски, Отечество благодарно тебе», — горько произнес Макс Бир, обнаружив награды, которые врач получил за свои заслуги во время Первой мировой войны. Нас прислали в дом 6 на Копеникер-штрассе, угол Пфюль-штрассе. Доктора Вонгчовски, по словам соседей, «забрали» вместе с женой. Опять это безобидное слово «забрали». Легко слетало оно с губ соседей, как будто бы добрые друзья забрали Вонгчовских на маленькую прогулку. Но здесь «забирали», чтобы убить.
Кабинет выглядел так, будто вот-вот войдет очередной пациент. Мужской письменный стол с верхней частью и насадкой примерно 1895 года, первоначально полированный орех, но теперь выкрашенный белой краской, белый шкафчик для лекарств и инструментов, рядом кушетка. В одном из ящиков письменного стола лежали металлические знаки различия офицера кайзеровской армии. Значок за ранения и крест за боевые заслуги, видимо, не заинтересовали гестапо. Я рассматривал крест, когда Макс предложил мне: «Возьми его и сохрани с честью, в память о докторе Вонгчовски». На полу валялись разорванные грамоты и поэтический альбом. Страницы были выдраны, но толстый матерчатый переплет с серебряным орнаментом и надписью «Поэзияс» уцелел. На внутренней стороне переплета я прочитал две записи: «Бианка Пниовер, 1891» — позже жена д-ра Вонгчовски, и «Рут Вонгчовски» — его дочь.
в 1988 году, после двадцатисемилетнего перерыва, я вновь попал в западную часть Берлина и прошел, вспоминая, по улице Копеникер-штрассе. Ничто уже не напоминало о том, что когда-то здесь происходило.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.
В книге друга и многолетнего «летописца» жизни Коко Шанель, писателя Марселя Эдриха, запечатлен живой образ Великой Мадемуазель. Автор не ставил перед собой задачу написать подробную биографию. Ему важно было донести до читателя ее нрав, голос, интонации, манеру говорить. Перед нами фактически монологи Коко Шанель, в которых она рассказывает о том, что ей самой хотелось бы прочитать в книге о себе, замалчивая при этом некоторые «неудобные» факты своей жизни или подменяя их для создания законченного образа-легенды, оставляя за читателем право самому решать, что в ее словах правда, а что — вымысел.
Титул «пожирательницы гениев» Мизиа Серт, вдохновлявшая самых выдающихся людей своего времени, получила от французского писателя Поля Морана.Ренуар и Тулуз-Лотрек, Стравинский и Равель, Малларме и Верлен, Дягилев и Пикассо, Кокто и Пруст — список имен блистательных художников, музыкантов и поэтов, окружавших красавицу и увековечивших ее на полотнах и в романах, нельзя уместить в аннотации. Об этом в книге волнующих мемуаров, написанных женщиной-легендой, свидетельницей великой истории и участницей жизни великих людей.
В книгу вошли статьи и эссе знаменитого историка моды, искусствоведа и театрального художника Александра Васильева. В 1980-х годах он эмигрировал во Францию, где собрал уникальную коллекцию костюма и аксессуаров XIX–XX веков. Автор рассказывает в книге об истории своей коллекции, вспоминает о родителях, делится размышлениями об истории и эволюции одежды. В новой книге Александр Васильев выступает и как летописец русской эмиграции, рассказывая о знаменитых русских балеринах и актрисах, со многими из которых его связывали дружеские отношения.