Нагнав страху на бюрократов, я пошел в кабинет Столыпина. И сразу попал “с корабля на бал” — премьер проводил заседание кабинета министров. В усеченном составе.
Секретарь попытался встать “горой” на моем пути, но я его взял подмышки, переставил прочь. Сзади опять раздался дружный “ох”.
— Не помешаю, Петр Аркадьевич? — я снял черные очки, посмотрел на Столыпина. Тот тяжело вздохнул, кивнул в сторону свободного стула.
Присутствовали основные “игроки” — военный министр Редигер, мой “протеже” Янжул, черная лошадка, малознакомый мне министр иностранных дел Александр Извольский, грустный, с заплаканными глазами, граф Фредерикс. Этот мне вяло кивнул, отвернулся. Янжул, рядом с которым я сел, пожал руку. Приветственно улыбнулся Редигер.
Попал я в самый разгар того, как Столыпин устраивал выволочку главе жандармов Саввичу. Тот был — краше в гроб кладут. Похоже его выдернули прямо из больницы, не считаясь с состоянием. Саввич вяло оправдывался.
— Мы опросили уже больше сотни человек. Все дороги и морские пути перекрыты. Повсеместно организованы заставы. Привлечена армия.
— Удалось ли соблюсти секретность? — напирал Столыпин — Его Величество особо отметил, что все должно храниться в тайне!
— Нижним чинам дали установку, что украдены особо ценные документы. Их должны вывезти на ребенке. Ну и описание царевича.
— Начинайте повальные обыски — стукнул рукой по столу премьер — Переверните Царское село, если надо соседние поселки и деревни.
— Это больше двадцати тысяч домохозяйств! — ужаснулся Саввич — Нужна минимум пехотная дивизия
— У меня лишних войск нет! — развел руками Редигер — Все что были, уже и так привлечены на патрулирование. Можно попросить флотских…
Столыпин начал названивать морскому министру, которого не было на совещании, присутствующие стали шушукаться.
— Однако ж, господа — первым повысил голос Извольский — Что же теперь делать? Вот вы, Григорий Ефимович, что думаете?
Молодец. Перевел стрелки. Да еще с подначкой так, ухмылкой.
— Молил я Господа всю ночь аполся похищения, и дал он мне знак: вернется наследник здравым, а посему надо думать, как жить теперича своим умом.
Конституция дадена — я пожал плечами, взял со стола копию, что выслал фельдкурьером в Зимний ночью — По вашему составу мы сегодня проголосуем, волноваться не надо. Все кто на своих местах, там и останутся. Но на комитеты прошу прийти, выказать уважение депутатам. Пущай вам позадают вопросы, а вы поотвечаете.
Министрам это не понравилось. Какой-то сибирский мужик, пусть и с дворянством - будет им вопросы задавать.
— И на какой же комитет должен прийти я? — скривился Извольский
— Как какой? Иностранных дел. Там, кстати, покамест я в председателях состою — моя плотоядная улыбка не пришлась по вкусу министру — Поговорим, обсудим…
Столыпин откашлялся громко и демонстративно:
— Господа, пока официально не опубликована Конституция, говорить о нашем ответственном правлении пока рано…
— Как не опубликована? — развел руками я, достал из портфеля сигнальный номер Слова. Специально сидел, ждал. Даже подремать успел чуток — Вот, держите.
Газета пошла по рукам, министры начали переглядываться.
— А теперича гляньте наружу
Я первый встал, подошел к окну. На дворцовой площади собирался народ. Бегали городовые, вокруг Александрийского столпа кружила стая голубей.
— И что же это значит? — Янжул встал рядом, близоруко прищурился
— Как что? Будем славить царя. Митинг, резолюция. Все как полагается. Думаю, так еще взять у народа наказ для правительства и Думы. Как считаешь, Петр Аркадьевич?
Столыпину это все активно не нравилось, он сморщился. Да, вот так… “Рыбка плывет, обратно не отдает”. Поди, устрой, второе кровавое воскресенье! Нет уж, теперь все по-новому будет.
— Господа, совещание окончено — премьер встал, тоже взглянул в окно — Александр Петрович — это уже Извольскому — Будьте любезны на днях появится в Таврическом. Да, да, вы первый. Проявим уважение Думе. Она теперь…
Тут Столыпин запнулся, не знаю, какое подобрать слово. Я помог:
— Она теперь верховная власть. Ну и вы, господа, конечно, тоже.
Всей гурьбой мы вышли из кабинета, министры тут же начали закуривать. Я подписал заявление трясущегося Блюма и тут же попридержал за локоток уходящего Редигера.
— Александр Федорович, на пару слов.
Увлек министра в коридор, подальше от посторонних ушей. Встали в уголке, я в волнении хрустнул пальцами. Теперь все и решится.
— Может возникнуть ситуация… Нехорошая. Когда злые люди будут отговаривать Его императорское величество… от даденного слова.
— Вы про манифест?
— Именно — я тяжело вздохнул — Народ взбудоражен новыми свободами. Не хотелось бы второго Кровавого воскресенья.
— К тому есть основания? — военный министр напрягся
— Идут сообщения…
— И что же делать? — Редигер растерялся
— Громко и недвусмысленно объявить, что армия — вне политики. Петербургский гарнизон останется в казармах.
— У жандармерии есть свои части!
— Есть — покивал я — Но их мало для разгона такой толпы. Которая пока настроена мирно. Слышите? Поют Боже царя храни!
Редигер задумался. Решалась не только его судьба, но судьба всей страны.
