Я Распутин. Книга третья - [6]

— Окстись! Шесть утра! Анна устроилась ко мне секретарем. Я ей обещал помочь, когда жил во дворце…

Какой дурдом! Страна входит в эпохальный период, я везу публиковать важнейший после Русской правды документ в истории России, а тут Елена с ревнивыми бреднями.

— А это? Это что? — девушка кидает на стол номер “Кабацкого листка”, низкопробной желтой газеты. В ней целая статья посвящена персонально мне. И Танеевой. Ее называют госпожа Т. Журналист прямо намекает, что “старец” соблазнил и увел прямо из под венца фрейлину двора. Скандал!

А ведь я даже не прикоснулся к Анечке. Хотя та и намекала. Во дворце зашла в мои покои полураздетой, спрашивала не надо ли чем помочь. Но я работал над правками к Конституции — мне было не до утех. А теперь обидно. Так хотя бы за дело полоскали.

— Ложь! От начала до конца — отмел я подозрения Елены — Ничего промеж нас с Танеевой не было! Богом клянусь!

Я перекрестился. После чего взял икону из красного угла, поцеловал.

— Ну раз так… — эсерка в удивлении покачала головой

— Елена Александровна! — я умоляюще сложил руки — Езжай обратно! Завтра вам возвращать Алексея. Кстати, мальчик сможет вас опознать?

— Нет. Как ты и велел, мы надевали на лица шелковые маски. И ему тоже, вроде как игра.

— Тогда срочно езжай назад. Как только все будет готово, дай знать.

По пустым, утренним улицам я почти мгновенно домчался до редакции Слова, текст Конституции тут же начали заверстывать.

— Эпохально! Я прямо поверить не могу… — Перцов прыгал от счастья и даже позвал Адира сфотографировать сначала меня, а потом себя с листами Основного закона — Мы считай вошли в историю! Да что вошли… Вбежали!

Ага… Как бы нас за такое из истории не вынесли. Вперед ногами.

— …. никто не ожидал. Месяца не прошло, как Его императорское величество вновь наотрез отказался от Конституции — и тут вдруг такие перемены — Перцов продолжал фонтанировать эмоциями — Григорий Ефимович, вы не знаете, что случилось?

Киднепинг будущего русского царя. Я очень надеялся, что благодаря моим усилиям Ипатьевского дома в этой истории не случится и мы с Алексеем и княжнами отделались “малой кровью”.

— Царь внял чаяниям народа. И моим молитвам — я тяжело вздохнул — Но уверенности, что до конца — нет. Павел Петрович, вели подверстать внизу передовицы объявление.

— Какое??

— Сегодня с обеда и все следующие дни на Дворцовой площади мы будем славить царя.

— Дельно! Сейчас же распоряжусь.

Перцов убежал, а я перекусил в трактире и поехал … в Зимний. Взошло яркое солнце, день обещал быть ясным. Опять начала стучать капель — декабрь выдался непривычно теплым, не питерским. На улицы, со вчерашними газетами в руках, высыпали толпы людей. Они яростно о чем-то спорили, кто-то уже шел быстрым шагом в центр. Ничего… Сейчас мы по вам вдарим экстренным выпуском Слова — Перцов велел нанять максимальное количество уличных мальчишек-газетчиков — и вот тут посмотрим чья возьмет. Ни секунды не сомневался, что Николай попробует все откатить обратно.

В Зимнем я скинул шубу служителю, быстрым шагом пошел в рабочее крыло. Дворец напоминал растревоженный улей, чиновники бегали по этажам с бумагами, лица у них были ошалевшие. Кое-кто из знакомых лиц пристроился мне в фарватер, усилились перешептывания за спиной.

— Где кабинет главного цензора, Блюма? — я схватил первого попавшегося чинушу, рявкнул прямо в лицо. Пора показать этой братии, кто в доме хозяин. Столыпин запросто пришел на заседание Сеньор-Конвента Думы, ну и я тоже стесняться не буду. Меня провели к Блюму — круглому, одышлевому толстячку в пенсне.

— Указ о «Дополнении временных правил о повременных изданиях» вам уже не указ?! — грозно начал я, даже на закрывая дверь кабинета. Сзади прибавилось чиновников, народ вытягивая шеи, внимательно слушал.

— А что собственно происходит?!? — толстяк нервно подскочил из-за стола.

— А вот что происходит — я сунул ему в руки номер Кабацкого листа — Поносят сволочи, порочат светлое имя госпожи Т.

— Хотите знать кто это? — я повернулся к чиновникам.

Судя по их глазам — они хотели знать. Кое-кто даже очень-очень.

— Это Анна Танеева. Фрейлина государыни. Светлая, благочестивая девушка! Меня оклеветали, ладно, привык. Но ее!

Блюм прилично так взбледнул, засуетился:

— Собственно, мы в главном управлении по делам печати нынче такими вопросами не ведаем. Вам надо в Осведомительное бюро

— Умолкни! — опять рявкнул я — Развели тут бюрократию. Ну ничего… Мы с Петром Аркадьевичем вычистим ваши авгиевы конюшни!

С цензурой в стране и правда надо было что-то делать. МВД насоздавало дублирующих структур: Главное управление печати в теории контролировало всю прессу, могло закрывать газеты, но вот за достоверностью сведений, поступающих в газету, следило другое ведомство. Осведомительное бюро Главного управления цензуры. Лебедь, рак и щука.

— Сей же час все решим!

Упоминание Столыпина подействовало, Блюм засуетился, стал вынимать какие-то папки из стеллажа.

— Нужно заявленьице подписать, сразу дам делу ход

— Принесешь в кабинет Петра Аркадьевича — я уже выходил в коридор, расталкивая чиновников — Чего столпились? Работы нет? Зажрались вы тут, братцы. Ну ничего, нынче новые времена наступили. Теперича придется вам поработать как след.