Я Распутин. Книга третья - [4]

В последний момент все чуть не сорвалось по второму кругу. Владимир Александрович буквально бросился в ноги царю, отговаривая его и хватая за руки. Великий князь чуть ли не плакал, умоляя Николая повременить и дать время полиции. Царь нашел меня взглядом, я лишь покачал головой.

Под вспышки фотоаппаратов, мы прошли в зал заседаний, помазанник подписал Манифест, отдал его Головину.

Надо было видеть лица депутатов. История о похищении царевича так и не вышла за пределы Царского Села - никто ничего не понимал. Началась давка на балконе, где находились репортеры и публика, потом она перекинулась в зал - все хотели посмотреть, а что именно подписал Николай.

Надо было срочно публиковать и манифест, и конституцию. Но у нас был первый документ и только черновик второго.

Октябристы бушевали, Пуришкевич орал с трибуны, Шульгин и Балашев мутили в кулуарах, но явно согласованной позиции не имели. Все были в страшной растерянности. Слишком крутые перемены и никто к ним не был готов.

Заседать исключительно нашим с кадетами блоком я посчитал неправильным. Все-таки у октябристов полторы сотни голосов, да и начинать такое дело ссорой со Столыпиным не стоит. Последний, кстати, сам заявился на собрание, сел справа у стола. Как министр внутренних дел он, естественно, знал о событиях в Царском, но помалкивал.

- Заседание Сеньорен-Конвента Думы объявляю открытым - откашлялся Головин, посмотрел вопросительно на меня. На столах у всех лежал проект Конституции кадетов, отдельно поправки от небесников , которые составил Варженевский с приглашенными юристами. Разумеется, следуя моим ценным указаниям.

— Выборы должны проходить по цензовому принципу! — начал с самого важного Шульгин.

— Полностью согласен, Василий Витальевич! - в ответную атаку пошел я - Ценз предлагаю двойной — либо имущественный, либо образовательный.

— Это как?

— Недвижимое имущество на определенную сумму и окончание гимназии либо приравненных заведений, реальных училищ, например. Если проходит хотя бы по одному цензу — то может голосовать.

Парламентарии задумались — октябристам импонировал имущественный ценз, кадетам — образовательный. Столыпина устраивали оба варианта.

— И как часто вы предлагаете проводить выборы?

— В думу — раз в пять лет, как в рейхстаг.

— А в Государственный совет?

— Своих представителей губернии могут избирать когда угодно. Тоже на пять лет. И государь также может назначать в любое время.

— Назначать?

— Именно. А еще судей Верховного и Конституционного суда, причем этих — пожизненно. Еще государю необходимо право вето на утвержденный Думой состав правительства.

Николая никак нельзя было оставлять без рычагов, а то эти говоруны могут без надзора в разнос пойти. Потому мы предложили совместить посты главы государства и верховного главнокомандующего.

Думцы заволновались, но после короткой дискуссии согласились, что это приемлемо. Судя по всему, их уже начинало раздувать от чувства собственного величия — еще бы, первый настоящий парламент в России, ответственное правительство! Ничего, я эту свору еще взнуздаю, узнаете, что такое настоящая работа. А то ишь, в реале сидели, по пять-семь лет важнейшие законы не могли принять!

Пока депутаты шумели, Столыпин кивнул мне на выход. Пора было договариваться о реальной власти.

Глава 2

— Мне все это очень и очень подозрительно! — премьер посмотрел на меня долгим взглядом.

Сели в кабинете, Анечка принесла на подносе чай. И этим сбила Столыпина с мысли. Я ввел для сотрудников секретариата униформу — черные юбки, белые блузки, никаких сложных причесок у женщин. Волосы закалывать в пучок или хвост — офисный минимализм. Но и в таком виде Танеева выглядела прекрасно. Девушка стала носить очки на цепочке — прямо учительница в старшем классе, мечта пубертата.

— Вы?? Анна Александровна… Как же так? Здесь? Секретарем?? — премьер увидел чай на подносе

— Всякая работа почетна! — Танеева сказала, как отрезала. И подала мне срочный номер Слова, который мы втайне готовили, чтобы обойти конкурентов. Гигантский тираж, огромные, аршинные буквы в заголовке. “Конституция! Слава царю!”.

Столыпин впился глазами в передовицу, я подвинул газету ему поближе.

— Ничего подозрительного тут нет — я ловко перевел разговор, показывая глазами Танеевой, чтобы она оставила нас — Имел беседу с редактором “Слова”. Каюсь, проговорился о вчерашних разговорах про Конституцию в Царском. Вот они и подготовились.

Я хитро посмотрел на Столыпина.

— Сегодня же вечером хотим у Зимнего торжественный митинг собрать. Ты не против, Петр Аркадьевич?

Напор и напор. Не дать ему вернуться к подозрениям.

— Зачем митинг??

А чтобы царь ненароком не передумал.

— Разумеется, в поддержку Манифеста. Сколько народ чаял свободы и вот она, бери, не хочу! Я бы и завтра митинг собрал, а також всю неделю славил царя на площадях.

— Стало быть, судьба Алексея тебя не волнует?

— Молюсь за него каждый день! Было мне видение — все будет ладно, вернут малого в целости.

Разговор опять повернул в ненужную сторону.

— Дозволяешь митинги?

Столыпин поперхнулся чаем. Вот так за здорово живешь брать на себя ответственность?

— По премьерству твоему все решим прямо тута — я решил зайти с козырей — Как только соберется Дума, назначим заново главой нового правительства. Все голоса на то у нас есть…