Я Распутин. Книга третья - [14]

*****

Разочарованный и обиженный на жизнь Никса, даже не дождавшись меня, с семьей отбыл на богомолье. Рождественские праздники для знати подзатихли, да и что в них нового? Список официальных мероприятий тоже небогат — прием у Столыпина, в Думе у Головина, да у меня в Юсуповском.

Стоит ли удивляться, что гостей все прибывало и прибывало? Образовалась целая пробка из экипажей, некоторые из посетителей были… ну со странностями. Мой “городовой” Евстолий аж с тремя помощниками справлялся все хуже и хуже, наконец, дело дошло до форменного скандала.

Самое начало его я пропустил: свалил от праздничной суматохи и многочисленных желающих “засвидетельствовать лично” в кабинет с Зубатовым. Праздник праздником, а работа работой, тем более в МВД перестановки и новые веяния, нужно держать руку на пульсе.

Пульс выглядел как объемистый портфель, из которого Зубатов извлек толстую папку с документами.

— Счета, недвижимость, заложенные драгоценности…

— Великий князь Алексей Александрович — я полистал бумаги, тяжело вздохнул.

— Он самый. А еще яхта, недвижимость записанная на его любовниц.

— Сергей Васильевич, — я поднял глаза на министра, — Зачем вам это?

— Вы же не просто так двинули меня наверх — Зубатов ткнул пальцем в потолок — Вам нужен результат. А какой сейчас лучший результат? Прижать к ногтю аристократов. За Генерал-адмирала никто не вступится, а дело будет громкое и показательное.

— Его любит Никса

— Пускай любит и дальше, — как-то легкомысленно махнул рукой новодельный министр. — Французы все одно его не выдадут, даже если мы проведем заочный суд. Чего наше законодательство, кстати, пока еще не позволяет. А с царем, вы отношения уже не наладите. Так чего теперь терять?

— Я обещал, что не будет реквизиций

— А их и не будет! Даю слово. Мы арестуем по уголовному делу недвижимость и драгоценности любовниц Великого князя, он тут же прибежит к вам договариваться. Не сам, конечно. А через доверенных лиц. Отдаст не все, но многое. Добровольно. Пожертвованиями.

Деньги бы нам не помешали… Сколько можно содрать с Алексея Александровича? Я еще полистал документы. На зарубежных счетах было около десяти миллионов. Даже если отдаст половину… Считай, железная дорога в Финляндию у меня есть. Плюс реконструкция крепостей в Польше. Овчинка стоила выделки.

— Ладно, возбуждайтесь.

Термин из будущего развеселил Зубатова, разговор пошел легче. Я узнал как идет реформа МВД, удалось ли назначить на посты в министерстве своих людей из охранки.

— Первым делом переподчините себе полицмейстеров в губерниях. Если надо кого снять из строптивых — не медлите.

Мы еще пообсуждали новую структуру МВД, я посоветовал, ссылаясь на опыт немцев и англичан, организовать при всех розыскных отделениях кинологические службы, а также создать кабинеты по изучению и систематизации отпечатков пальцев преступников. Дактилоскопия уже пришла в Россию, но пока ей занимались лишь пара энтузиастов.

— Я бы и своих денег дал на сие дело — жду от этого большой пользы.

Но тут шум из общих залов, все нараставший и нараставший, стал уже совсем нестерпимым, завизжала женщина, начались крики.

Мы, не сговариваясь, кинулись к дверям, распахнули их и через приемную выбежали в зал.

Твою бога душу мать!

Гвардейский (а других в Питере, почитай, и не водилось) офицер саблей крест-накрест рубил “Молодую девушку” Пикассо! Я уж было подумал, что это чокнутый поклонник классицизма, но понял, что еще немало гвардейских офицеров сдерживают толпу гостей и даже выталкивают ее из зала. Черт, откуда они тут вообще взялись?!

Я провел глазами по взбаламученному залу и понял причину — немного в стороне от центра событий стоял, криво усмехаясь, великий князь Владимир Александрович, окруженный десятком офицеров. Он заметил меня и уставился, зло и презрительно.

Однако! Крепко я накрутил хвосты всей этой сволочи, что великий князь лично приперся скандалить и дебоширить. Ну да ладно, хотите обострения — будет вам обострение.

Я дернул за плечо рубщика картин, и, когда он, пьяно покачнувшись, повернулся ко мне, пробил ему прямой в нос. Мы люди простые, гвардейским политесам необученные — он нелепо взмахнул руками, выронил свое пыряло и рухнул на пол, заливая мундир кровью из расквашенного носа.

Ко мне рванулись трое ближайших офицеров и в образовавшуюся брешь немедля хлынула толпа. Первого я встретил на противоходе и точно так же впечатал ему кулак в лицо, второй было замахнулся, но его свалил удар здоровенного небесника, третьего принял крестьянский депутат. Против народной стихии аристократия оказалась предсказуемо слаба, а у мужиков в глазах заиграло вырвавшееся на волю “Можно! Можно бить бар!”.

Стенку мы сформировали почти инстинктивно и в нее, влипая слева и справа, становилось все больше и больше народу, даже октябрист Гучков не удержался! Впрочем, он бретер и задира известный.

Офицеры от так очевидно выраженного народного волеизъявления попятились — не надо было обладать сверхъестественным чутьем, чтобы понять, что сейчас их будут бить, может быть даже ногами. И никакие сабли не спасут, клапан уже сорвало.

Ситуацию спас Зубатов, решительно вклинившись между сбившихся вокруг великого князя офицеров — аристократов и спортсмэнов — и русской кулачной стенкой, готовой посчитаться за вековые унижения.