Менделеев прямо воспарил, но в запросах своих остался реалистом:
— Опытного завода, или крупной лаборатории, Григорий Ефимович! Рано пока на большое производство замахиваться.
Кроме тех, кого я числил “под крылом”, набежало изрядно левой публики — бьюсь об заклад, почуяли возникновение нового центра силы в российской политике и поспешили выразить свою извечную благорасположенность к демократии и конституционному устройству. Вчера они, конечно, об этой своей расположенности и сами еще не знали.
В первую очередь это были разного рода купцы и финансисты. Разумеется, Лазарь Соломонович Поляков. С ним после известных событий у нас сложились отношения, которые можно описать словом “вооруженный нейтралитет”. Его банки государство поддержало, но финансисту было объявлено, что больше на махинации глаза закрываться не будут — за любую попытку насхемотозить денег кара последует незамедлительно, Сахалин еще заселять и заселять. В качестве жеста примирения, я договорился о включении Лазаря Соломоновича в комиссию по совершенствованию банковского законодательства, которую возглавлял мой протеже Янжул. Поляков на практике увидел, что государство закрывает основные дыры, через которые так легко получалось воровать деньги, и притих.
Банкир, к моему удивлению, подарил “Ярмарку” Кустодиева. Картина сразу вызвала неподдельный интерес — к ней началось паломничество гостей. Кустодиев сейчас, считай, придворный живописец, в большой моде. Впору ставить "лейб" на визитные карточки.
А вот “Мальчик с трубкой” и “Молодая девушка с цветочной корзиной” Пикассо, что подарили Рябушинский и Морозов-младший, понимания не вызвали. Розовый период мастера с трудом заходил публике. Пришлось пообещать разделить коллекцию по залам и направлениям. Коллекцию! По всему выходило, что я уже начал обрастать собственным музеем. Не пора ли обратить внимание финансовых тузов на скульптуры? Ведь не последний прием даю.
Все трое воротил в частных разговорах требовали одного. Свободы вероисповедания! И старообрядцы и евреи хотели открывать молельные дома, церкви без разрешения полиции, свободно отмечать священные праздники, проводить собрания верующих, одним словом вести полноценную религиозную жизнь.
Это еще сильнее грозило столкнуть меня с замшелым православием в лице Антония и Феофана. Отношения накалялись, в проповедях в столице питерские священники все чаще стали упоминать лжестарцев, которые находятся в состоянии “духовной прелести”. Т.е. соблазнены дьяволом. Без имен, но с конкретным таким, жирным намеком. Тревожный звоночек. Хотя дело о моем “хлыстовстве” затихло само собой, а насчет дарование конституции церковь и вовсе отмолчалась — конфликт шел по нарастающей.
И с этим надо было что-то делать.
Отбоярившись мутными обещаниями решить вопрос с вероисповеданием, я пошел встречать следующих гостей.
Засвидетельствовать свое почтение прибыл престарелый граф Сольский. Трагическая в чем-то фигура — при Лорис-Меликове был сторонником введения народного представительства, при Александре III его задвинули “за шкаф”, на канцелярскую должность. Все равно остался конституционалистом, только сильно умеренным, и вот под конец жизни — нате, сибирский мужик пробил то, о чем он только осторожно намекал. Принял я дедушку со всей вежливостью, не преминул сказать, что наши достижения только благодаря тому, что мы стоим на плечах титанов. Польстил, в общем. Но визит знаковый — среди высшей бюрократии, как ни странно, конституцию желали многие. Для себя, конечно, но тем не менее.
Естественно прибыли и послы — поддержать Думу на новом для нее пути. Если английский и французские посланники держались скромно, изучали меня и окружение, то Фридрих Пурталес просто сиял. Как же… Неформальным лидером парламента стал, считай, германский “протеже”, с которым уже разные гешефты крутились-вертелись. “Уничтоженные” публичным скандалом черногорки, нейтралитет России в боснийском вопросе, поставки заводов… Глядя на довольное лицо немецкого посла, я прямо таки чуял, что зайдет вопрос и выходе из Антанты. В которую мы еще толком то и вступить не успели — всего три года прошло, как оформился блок Англии, Франции и России в противовес Германии, Австро-Венгрии, Италии. А немцы уже “работают” над его развалом. Нет уж, все это было не в наших интересах, о чем я завуалированно Пурталесу и сообщил. Дескать, “сами мы не местные”, только-только взобрались на Олимп, надо сначала оглядеться. А то падать далеко и больно.
Осторожничал я потому, что ссорится с немцами мне было совсем не с руки — от Сименса и Цейса продолжало поступать оборудование для радиотелеграфного и оптического заводов. Но и предавать союзников тоже не хотелось — те же англичане поставляли всю начинку для предприятия по производству бензиновых моторов. Стоит только заикнуться о выходе из Антанты — мигом перекроют кислород. И никакие Ротшильды не помогут. А ведь мне с них получать еще установки для химического завода! Так что лавировать, лавировать и еще раз лавировать.
Единственное, от чего не удалось отбояриться — от обещания первый официальный визит в качестве главы парламентского большинства совершить в Берлин.
