И минут через пятнадцать мой автомобиль уже вез меня, прилипшего, как банный лист Гучкова и полицейского унтера в сторону Эрмитажа. Сзади между нами, рылом наружу, торчал “Максим”, укрытый первым попавшимся покрывалом.
Стороны прибыли на площадь одновременно — я проехал по набережной Мойки до Певческого моста и оказался между Главным штабом и штабом гвардии, а минутой раньше по Миллионной прикатил Владимир Александрович. Он вышел из авто в распахнутой шинели на красной подкладке — весь такой модный — и встал со своими гвардейцами в строй.
Я заложил два пальца в рот и свистнул так, что соседи покачнулись. Над площадью взвились и захлопали крыльями птицы, гвардейские головы повернулись в мою сторону. Что примечательно — солдат там не было, сплошь офицерье. Белая кость, голубая кровь. Сбоку, в окнах Зимнего, замелькали головы чиновников, среди которых вроде бы мелькнула лысина Столыпина. Ну и отлично. Устроим для него показательное выступление.
— Что, господа хорошие, никак, в новые декабристы наметились? — прокричал я. — Так вспомните, чем они закончили.
Штыки качнулись было в мою сторону, но выдрессированная гвардейская сволочь без команды старшего не сдвинулась с места.
А старший, разглядев с кем имеет дело, матерно выругался, скомандовал повернуть фронт и взять винтовки на руку. Это что же, они на меня в штыковую собрались? Ладно, будет вам штурм Зимнего.
По моему взмаху шофер поставил автомобиль задом к площади, гвардейцы заржали — видно, решили что удираю, но заткнулись, стоило мне сорвать покрывало с пулемета.
— Как прицел выставлен?
— На две головы выше, — подрагивающим голосом ответил унтер.
— Вали отсюда, ты не причем, тут моя война.
Взялся за гашетку и врезал очередью над головами. Пули прошли мимо Александровской колонны, мимо Исакия и Адмиралтейства, над Конногвардейским бульваром, в сторону Новой Голландии... Гвардейцы аж присели, Владимир Александрович рот открыл — мир рухнул!!! Мужик, быдло, выскочка стреляет в великого князя из пулемета!
Собравшиеся было зеваки сыпанули прочь, а я чуть-чуть крутанул вертикальную наводку и еще раз провел стволом туда-сюда. Посыпались гильзы, вокруг кисло запахло порохом, несколько гвардейцев не выдержали, упали на булыжник, остальные замерли в полуприседе. Опытные, суки, знают, что до меня добегут от силы человек пять.
— Это было последнее предупреждение! Кто хочет жить — оружие на землю! — и демонстративно взялся за винт вертикальной наводки. Гучков с ошалевшими глазами, приподнял ленту, готовясь дальше подавать ее в приемник.
Рожу при этом я держал самую зверскую, что при бородище и очках было не так уж и трудно. Да и пулеметные очереди пониманию способствуют, коли уж не побоялся великого князя пугать, так обратной дороги нет, врежет такой и не задумается.
Потекли томительные секунды, воздух на площади аж звенел от напряжения, а потом раздались сразу два громких звука — упала на брусчатку винтовка и хлопнул револьверный выстрел. Один сдался, один застрелился.
И пошло-поехало — самоубилось, как потом выяснили, всего пятнадцать человек, остальные сложили оружие. Ну да ладно, будем считать, что гвардия за Кровавое воскресенье*** ответила.
От дворцового сада выезжали драгуны и автомобиль Редигера, по Большой Морской бежали солдаты в серых шинелях под командой Великого князя Петра Николаевича. Ну да, прямо-таки восстание декабристов, хорошо хоть без пушек обошлось. Я устало плюхнулся на сиденье и подмигнул смотревшим на все выпученными глазами полицейскому унтеру и Гучкову:
— Ну что, робяты, сделали мы с вами революцию?
***
/События 9 (22) января 1905 года в Санкт-Петербурге, известные также как «Крова́вое воскресе́нье», или «Кра́сное воскресе́нье» — разгон шествия петербургских рабочих к Зимнему дворцу, имевшего целью вручить императору Николаю II коллективную Петицию о рабочих нуждах. Шествие было подготовлено легальной организацией «Собрание русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга» во главе со священником Георгием Гапоном. Поводом для выступления рабочих стала не достигшая своих целей забастовка, начавшаяся 3 января на Путиловском заводе и охватившая все заводы и фабрики Петербурга. 5 января Гапон бросил в массы мысль обратиться за помощью к самому царю, а 7—8 января составил петицию, перечислявшую требования рабочих. Наряду с экономическими, петиция включала ряд политических требований, главным из которых был созыв народного представительства в форме Учредительного собрания. В день шествия самого царя не было ни во дворце, ни в самом городе. Политический характер выступления и стремление демонстрантов прорваться сквозь оцепление солдат стали причиной разгона шествия, в ходе которого против рабочих было применено огнестрельное оружие. Разгон шествия, повлёкший гибель более сотни человек, вызвал взрыв возмущения в российском обществе и во всём мире и послужил толчком к началу Первой русской революции/
