Я пришла попрощаться - [13]

Блу ничего не ответил, бросил сигарету на землю.

— Не заставляй меня беспокоиться еще и об этом, Блу. Просто напиши ей.

— Хорошо.

Блу сел в машину, завел мотор, включил радио, опустил стекло и сказал: «Ну что ж, я поехал».

— Поезжай.

Блу уехал, подняв облако пыли. Вот как сложилось: сначала уехала Кэт, потом Блу, остались только мы с Фэт. И я хочу сказать, что я, разумеется, грустил по своим старшим детям, но хорошо, что со мной была Фэт. Люди думали, что девочка осталась со стариком и ей, наверное, скучно. Но нам не было скучно. Может, они думали, что мне тяжело, но, буду честен с вами, то, что внушало Пэт беспокойство, — пеленки, горшки, игрушки, которых не на что купить, — не казалось мне неприятными хлопотами.

Знаю, Вы, должно быть, думаете, что это я сейчас так считаю. А когда дела с Фэт пошли плохо, я не сразу это заметил. Теперь, оглядываясь назад, должен честно признать: Фэт плохо училась в школе, она сражалась с буквами и цифрами.

Были дни, когда она не могла даже правильно произнести слова. Она хотела произнести octopus, а вместо этого получалось hopperpus, или же ей нужно было сказать loveheart, а выходило hulvart. Но я думал, разве так важно запоминать правильное значение и произношение слов? Учителя были обеспокоены, я тоже разделял их беспокойство, но думал, что они сравнивают ее с Кэт, которая была такой способной. Фэт же была другой. Конечно, я беспокоился.

Помню, как я пытался заниматься с Фэт. Как-то я купил пакет с хлопьями, разрезал его, выложил из хлопьев расписание предметов и заставил Фэт пропеть его.

С трудом, но все же мы дотянули с ней до старшей школы, и тут учителя стали жаловаться, что Фэт не справляется со школьной программой. Но я подумал, что и здесь мы все преодолеем. Однако это было не так. Фэт не умела дружить. Я не мог ей в этом помочь. Дома, когда она была со мной, ее невозможно было остановить. А учителя говорили, что она не играет с другими детьми. С каждым днем она становилась все полнее. Я знаю, что сейчас это считается обычным явлением — полнота двенадцатилетних или тринадцатилетних, но тогда в школе был один странный толстый ребенок — Фэт. Во всяком случае, мы боролись с этим. Вдруг в субботу вечером, когда Фэт было уже четырнадцать, раздался стук в дверь. Я открыл и увидел китайского мальчика, стоящего возле входа.

Я подумал, что это доставка почты, хотя в глубине души догадывался, что это не почта. В Форстере существовал китайский район, там был и Золотой дворец с красными бархатными стульями. Но в те дни они не занимались почтовыми доставками. На самом деле этот мальчик был не китайцем, но мой мозг отказывался осознавать, что он может быть другом Фэт. И я решил, что он принес китайскую еду.

— Ты заказывала китайскую еду? — спросил я Фэт, пытаясь закрыть собой мальчика, но моя дочь меня опередила. Она была уже возле двери. Фэт оттолкнула меня и вышла на улицу с китайцем, села на обочину тротуара, беспокойно озираясь. Когда она вернулась, я спросил:

— Что все это значит, Фэт? Кто этот китайский мальчик?

Она ответила:

— Он не китаец. Он Новый Первый.

Я подумал, что она ошиблась, и переспросил:

— Новый кто?

Может быть, она хотела сказать «новый австралиец»? Но она повторила:

— Так его зовут, отец, Новый Первый.

Сейчас я понимаю, что его звали, наверное, Нгуен, потому что в нашем округе так называли всех азиатских мальчиков. Во всем этом не было никого смысла. Потом Фэт уточнила:

— Он не китаец, он вьетнамец.

Я сказал:

— Он смотрел на меня как парень, который отдает распоряжения в Золотом дворце.

— Он не китаец!

И по тому, как Фэт это произнесла, я вдруг догадался, что ей нравится этот мальчик.

— Ты не понимаешь. Его семья жила в лодке. Ты не знаешь, что они пережили.

Я подумал, что достаточно много знаю и понимаю, что может испытать человек. Поймите меня правильно, Ваша честь, я не против людей, которые приезжают сюда из тех мест, где конфликты и борьба. Помню, когда я был школьником, возникали столкновения между итальянцами и балтами, затем их отношения наладились. Мы называли их «the Cooks»[3] до тех пор, пока не узнали лучше. Они были словно вызов старожилам. Они приехали в 1978-м, когда Малкольм Фрейзер был премьер-министром. Я посещал собрания, проходившие в здании городского совета Форстера, и Фрейзер лично проводил встречи и объяснял, что эти «Cooks» — наши «Cooks», что они сражаются на нашей стороне и, если им сейчас не помочь, их могут убить, поэтому мы должны принять их. И я принял и не возражал. Я просто не ожидал, что кто-то из них будет стоять у меня на пороге и разговаривать как австралиец.

Это было начало нашего спора, настоящего конфликта.

— Фэт, ты хочешь сказать, что этот парень — твой друг?

— Ты ничего не понимаешь!

— Я прекрасно все понимаю.

— Ты расист!

— Фэт, меня не волнует, черный он, белый или пятнистый. Ты недостаточно взрослая для того, чтобы встречаться с мальчиками.

— Сейчас не 1950 год!

— Я родился в 1950 году.

— Все меняется.

— Но не так быстро.

Так продолжалось до тех пор, пока Фэт не ушла в свою комнату.

Тогда мне показалось, что я взял верх, а сейчас понимаю, что в спорах, касающихся личных дел вашей дочери, нет победителей. Мальчик больше не появлялся возле нашего дома, но я знал, что Фэт с ним встречается. Я узнал об этом, когда однажды днем моя дочь пришла домой и принесла трех уток. Только он мог подарить ей этих уток, кто же еще?