Я пришел к тебе с приветом… - [26]

        Он почуял дух.

Слез с коня, оборотился

        К отрокам спиной,

Снял кафтан, перекрестился —

        И махнул рукой.

<1843>

Греция

Там, под оливами, близ шумного каскада,

Где сочная трава унизана росой,

Где радостно кричит веселая цикада

И роза южная гордится красотой,

Где храм оставленный подъял свой купол белый

И по колоннам вверх кудрявый плющ бежит, —

Мне грустно: мир богов, теперь осиротелый,

Рука невежества забвением клеймит.

Вотще… В полно́чь, как соловей восточный

Свистал, а я бродил незримый за стеной,

Я видел: грации сбирались в час урочный

В былой приют заросшею тропой.

Но в плясках ветреных богини не блистали

Молочной пеной форм при золотой луне;

Нет, – ставши в тесный круг, красавицы шептали…

«Эллада!» – слышалось мне часто в тишине.

<1840>

Вакханка

Под тенью сладостной полуденного сада,

В широколиственном венке из винограда

И влаги вакховой томительной полна,

Чтоб дух перевести, замедлилась она.

Закинув голову, с улыбкой опьяненья,

Прохладного она искала дуновенья,

Как будто волосы уж начинали жечь

Горячим золотом ей розы пышных плеч.

Одежда жаркая все ниже опускалась,

И молодая грудь все больше обнажалась,

А страстные глаза, слезой упоены,

Вращались медленно, желания полны.

<1843>

Диана

Богини девственной округлые черты,

Во всем величии блестящей наготы,

Я видел меж дерев над ясными водами.

С продолговатыми, бесцветными очами

Высоко поднялось открытое чело, —

Его недвижностью вниманье облегло,

И дев молению в тяжелых муках чрева

Внимала чуткая и каменная дева.

Но ветер на заре между листов проник, —

Качнулся на воде богини ясный лик;

Я ждал, – она пойдет с колчаном и стрелами,

Молочной белизной мелькая меж древами,

Взирать на сонный Рим, на вечный славы град,

На желтоводный Тибр, на группы колоннад,

На стогны длинные… Но мрамор недвижимый

Белел передо мной красой непостижимой.

<1847>

«Влажное ложе покинувши, Феб златокудрый…»

Влажное ложе покинувши, Феб златокудрый

                                                            направил

Быстрых коней, Фаетонову гибель, за розовой Эос;

Круто напрягши бразды, он кругом озирался,

                                                                и тотчас

Бойкие взоры его устремились на берег пустынный.

Там воскурялся туман благовонною жертвою; море

Тихо у желтых песков почивало; разбитая лодка,

Дном опрокинута вверх, половиной в воде, половиной

В утреннем воздухе, темной смолою чернела —

                                                                  и тут же,

Влево, разбросаны были обломки еловые весел,

Кожаный щит и шелом опрокинутый, полные тины.

Дальше, когда порассеялись волны тумана седого,

Он увидал на траве, под зеленым навесом каштана

(Трижды его обежавши, лоза окружала кистями), —

Юношу он на траве увидал: белоснежные члены

Были раскинуты, правой рукою как будто теснил он

Грудь, и на ней-то прекрасное тело недвижно лежало,

Левая навзничь упала, и белые формы на темной

Зелени трав благовонных во всей полноте рисовались;

Весь был разодран хитон, округлые бедра белели,

Будто бы мрамор, приявший изгибы от рук Праксителя,

Ноги казали свои покровенные прахом подошвы,

Светлые кудри чела упадали на грудь, осеняя

Мертвую силу лица и глубоко-смертельную язву.

<1847>

Нептуну Леверрье

Птицей,

Быстро парящей птицей Зевеса

Быть мне судьбою дано всеобъемлющей.

Ныне, крылья раскинув над бездной

Тверди, – ныне над высью я

Горной, там, где у ног моих

Воды,

Вечно несущие белую пену,

Стонут и старый трезубец Нептуна

В темных руках повелителя строгого блещет.

Нет пределов

Кверху и нет пределов

Книзу.

Здравствуй!

На половинном пути

К вечности, здравствуй, Нептун! Над собою

Слышишь ли шумные крылья и ветер,

Спертый нагрудными сизыми перьями? Здравствуй!

Нет мгновенья покою;

Вслед за тобою летящая

Феба стрела, я вижу, стоит,

С визгом перья поджавши, в эфире.

Ты промчался, пронесся, мелькнул и сокрылся,

А я!

Здравствуй, Нептун!

Слышишь ли, брат, над собою

Шумный полет? – Я принес

С жаркой, далекой земли,

Кровью упитанной,

Трупами тучной,

Лавром шумящей,

Мой привет тебе: здравствуй, Нептун!

Вечно, вечно,

Как бы ни мчался ты, брат мой,

Крылья мои зашумят, и орлиный

Голос к тебе зазвучит по эфиру:

Здравствуй, Нептун!

<1847>

«Питомец радости, покорный наслажденью…»

Питомец радости, покорный наслажденью,

Зачем, коварный друг, не внемля приглашенью,

Ты наш вечерний пир вчера не посетил?

Хозяин ласковый к обеду пригласил

В беседку, где кругом, не заслоняя сада,

Полувоздушная обстала колоннада.

Диана полная, глядя между ветвей,

Благословляла стол улыбкою своей,

И яства сочные с их паром благовонным,

Отрадно-лакомым гулякам утонченным,

И – отчих кладовых старинное добро —

Широкодонных чаш литое серебро.

А ветерок ночной, по фитилям порхая,

Качал слегка огни, нам лица освежая.

Зачем ты не сидел меж нами у стола?

Тут в розовом венке и Лидия была,

И Пирра смуглая, и Цинтия живая,

И ученица муз Неэра молодая,

Как Сафо, страстная, пугливая, как лань…

О друг! я чувствую, я заплачу ей дань

Любви мечтательной, тоскливой, безотрадной…

Я наливал вчера рукою беспощадной, —

Но вспоминал тебя, и, знаю, вполпьяна

Мешал в заздравиях я ваши имена.

<1847>

«Уснуло озеро; безмолвен черный лес…»

Уснуло озеро; безмолвен черный лес;

Русалка белая небрежно выплывает;