«Я плачу только в подушку». Откровения «первой леди СССР» - [44]

4 сентября 1973 года

Комиссию по выездам превратили в отдел[205], но работать стало сложнее. Приехала к ним со списком «вечных отказников». Обидно за людей. Понимаю, когда есть повод для запрета. Но многим же запрещают выезд без повода. Как бы чего не вышло. В результате обижают заслуженных людей, лишают иностранных зрителей возможности встретиться с ними. А я за границей вынуждена отвечать на вопросы – почему не приехал тот или этот артист? Первым номером в моем списке стоит Раневская. Помню, как оскорбилась она, когда ее в 65-м не выпустили на гастроли во Францию. Ее там ждали. Французы видели «Подкидыша»[206] и «Пышку»[207]. «Пышку» запомнили особенно хорошо, потому что ее написал Мопассан. Кто-то пустил по Парижу слух, будто Раневскую арестовали. По Москве пошли другие слухи. О том, что Марецкая отобрала у Раневской роль, чтобы поехать за границу[208]. Выпустили бы Раневскую в Париж, и не было бы ни обид, ни сплетен. И то был не единственный отказ. В чем дело? В ответ слышу: «Как мы можем ее выпускать? У нее же родственники во Франции!» Отвечаю по пунктам – раз, два, три… Раневская могла уехать в 17-м, когда эмигрировала ее семья, но осталась. Разве это не довод в ее пользу? Гражданскую войну она провела в Крыму. При желании могла бы уехать с белыми. Но не уехала. С чего бы ей уезжать сейчас? Из страны, где она прожила всю жизнь, где ее все знают? Зачем ей уезжать? Родственники Раневской – семья ее брата – живут не во Франции, а в Румынии. Во Франции живут родственники мужа покойной сестры. Сама сестра Раневской незадолго до смерти вернулась из заграницы в Москву. Я сама помогала решить вопрос с ее возвращением. Родственники мужа покойной сестры – седьмая вода на киселе. Раневская с ними даже не знакома. Как можно на таком основании запрещать выезд на гастроли народной советской актрисе? Сказала, что ручаюсь за Раневскую и за всех остальных. Не помогло. Такое чувство, будто бьюсь в стену. «Мы обсудим этот вопрос». Буду биться еще, пока не добьюсь своего. Нельзя работать по принципу «лишь бы был повод для отказа». Самый глупый повод, который мне довелось слышать, это «у нее муж космонавт». До сих пор не могу понять, почему жену космонавта нельзя отпустить на заграничные гастроли.

9 сентября 1973 года

Моя биография – ни для кого не секрет. Ничего не скрываю. Нечего мне скрывать. И то, что я поступала в институт, не имея школьного аттестата, тоже не скрываю. Получила направление от комсомола и с ним была принята на первый курс. Но те, кто говорят за моей спиной: «Фурцева школу не смогла окончить, но в институт пролезть сумела», плохо изучали мою биографию. Взяли из нее только то, что им было нужно. А об остальном забыли. Забыли, что семилетку я в Вышнем Волочке окончила. Забыли о том, что я не «пролезала» в институт, а поступила по комсомольскому направлению. Забыли о том, что я закончила высшие курсы Аэрофлота, куда меня тоже направил комсомол. А что такое направление обкома или ЦК комсомола? Это же не контрамарка в театр, которую кто угодно может получить. Кадры тщательно отбирались, просеивались через сито. Образованности, знаниям уделялось огромное внимание. Кто бы направил темную дуру на курсы Аэрофлота или в институт? Да никто. Потому что за это сразу бы получили по шапке. Меня направили на курсы, потому что знали, как усердно я занимаюсь самообразованием. Я была подготовлена должным образом, потому и стала учиться. И в институт меня направили товарищи, потому что были уверены – Фурцева не подведет. А сплетники действуют по принципу – слышал звон, да не знаю, где он. Лишь бы сказать что-то неприятное. Первого мужа моего молва повысила до начальника авиатехникума. Только для того повысила, чтобы сказать – Фурцева смолоду была карьеристкой, захомутала своего начальника в Саратове. А Петр мой на самом деле был в техникуме инструктором. И если уж разбираться, то это я, как помощник начальника техникума по комсомолу, была по должности старше Петра. Бывало, что ответственной дежурной оставалась – главное начальство.

Иногда думаю, что надо было бы написать свою подробную биографию. Когда, где, что, как и т. д. Чтобы после того как меня не станет, обо мне не сочиняли бы небылиц. Пока жива, я ответить могу, а потом не ответишь. Но понимаю, что такая задача мне не под силу. На то, чтобы страничку в дневнике написать раз в неделю, меня хватает. А подробная биография – это же настоящая книга. Ее надо писать в тишине, с чувством, толком и расстановкой. Все подробно вспомнить и так же подробно записать. Месяца три уйдет, если не больше. А откуда мне взять эти три месяца покоя? Так что буду писать здесь. Урывками, о чем вспомнится. О самом главном напишу, а второстепенное не так уж и важно.

26 сентября 1973 года

Вартанян получил письмо из Краснодарского крайкома по поводу артиста Брянского[209]. Его выступления с воспоминаниями о Ленине и Дзержинском вызвали сильное недовольство. Это уже не первый сигнал такого рода. Стремясь «оживить» свои выступления, Брянский прибегает к излюбленному методу «разговорников» – побольше смешного! Но надо же понимать, о ком можно рассказывать анекдоты, а о ком нельзя. Кроме того, Брянский увлекается фантазированием. Может рассказать такое, чего на самом деле не было. Брянский, конечно, виноват. Но его случай – особый. Выступления в Сочи были первыми его выступлениями после гибели сына