Я пишу реферат - [5]

Ну конечно: чернющий ожог во всю спину.

— Ты что домой не в полной форме явился? — спрашиваю я, когда мужик выходит наружу, уже наряженный в мой любимый махровый халат бордового оттенка. Прямо с ихним братом нельзя: отмолчится или соврет в тему.

— Испортил по нечаянности. Там газ вторым разом полыхнул, когда мы обрушенный подъезд расчищали, — неохотно говорит он.

Ну конечно. Не «мы», разумеется, а «я». Кем еще, как не моим дорогим и ненаглядным, все дыры затыкать. И было там, небось, кое-что покрепче бытовой химии. Ладно, в первый раз, что ли?

Мы, тесно обнявшись, идем в его спальню и там опрокидываемся прямо на пожилой плед из клетчатой альпаки: я, как работала, в ночной сорочке с шикарным вырезом, Владик — распахнув халат спереди. Вообще-то спим мы, как аристократы, в разных углах квартиры: я ночью без занавесок, чтобы с первым лучом на пост, он — днем при наглухо закрытых стальных шторах.

М-да. Наслаждение, получаемое от вампирского укуса, сильно преувеличивают; правда, и я уж не молодая вдовушка, очарование новизны давно исчезло. Но вот головная боль — та проходит как не бывало.

— М-м, — бормочет он. — Я из тебя два здоровенных тромба вытащил. Стоило бы почаще заниматься сексом.

Насчет первого он явно привирает, мне не так много лет, чтобы полной развалиной заделаться. А вот что касается второго — тут я обеими руками за.

— Подарочек с тебя, между прочим, — говорю я.

— Какой?

— Обыкновенный. Крупная плитка горького шоколада, чтобы с красным перцем сварить на манер ацтеков. И полкило детского гематогена, только замаскируй под кофейные ириски, чтобы наши вегетарианские оглоеды не пронюхали.

Это у нас обоих рефлекс на первую встречу — тридцать лет тому назад, Нескучный Сад, юная мамаша, которая поздно вечером сбежала от дитяти, пребывающего на руках авторитарных деда с бабкой…

И на одной из скамеек увидела трудно опознаваемое существо, похожее на большой сморщенный апельсин. Разговорилась — откуда только смелость взялась! Ни красотой, ни очарованием, ни животным магнетизмом он в те времена не блистал. Умом — это да. Но не хитростью, которая отказала напрочь. И оттого поневоле был искренен.

А я? Пожалела его, что ли? Да нет. Просто почувствовала себя… пастушкой. Пастырем, который жизнь отдаст за любую черную овцу.

И без рассуждений, как говорят в старых любовных романах, позволила ему сделать с собой всё, что он хотел.

А потом и состоялся легендарный забег через Крымский мост со мною на руках. Час был еще не такой поздний, поэтому я удивляюсь реакции милиционеров — списали, наверное, на День Всех Влюбленных? И вообще, отчего это Влад побежал не посуху к Октябрьскому метро, а именно через воду — к Парку Культуры? Ближе к дому показалось, наверное.

У себя в подвале он первый раз напичкал меня адской смесью, которой лечились ацтекские императоры, пожертвовав богам кровь из своего священного пениса. Ну, приблизительно такой же. Настоящего горького шоколада почти без сахара тогда днем с огнем было в Москве не достать… И в самом деле — вздернуло за уши так, что я через полчаса с ним заговорила, а через часок-другой встала на ноги.

Влад же тем временем дозвонился до моих предков: будто бы он муж моей подруги и я, чуть захмелев, осталась спать у них. На следующее утро, ещё до того, как ему меня привезти, у него уже и паспорт был на руках — самую малость только и фальшивый. А потом он нашел себе работу в горячем цеху (МЧС тогда называлось как-то по-другому и не было особо популярным), и купил квартиру, и предложил мне руку, сердце — и заодно всю кровь из своих жил.

От последнего я отказалась и отказываюсь по сей день.

Вы поняли, в чем соль?

Он сразу на меня подсел.

Кормиться он чем-то там всегда умел, об этих скользких материях я никогда не спрашивала, как и о том, за что именно его бросили в тюремную психушку. Но для того, чтобы сохранять душевное здоровье и обходить стороной депрессию, ему с той ночи стала нужна я — и только я.

А человек в ответе за тех, кого приручил.

— Мог ты тогда, в Нескучном, отказаться от моего дара? — спросила я, уже будучи его законной женой.

— Не смел, это было бы такое неуважение к тебе, — ответил он.

…Наевшись, напившись и едва отойдя от посттравматического шока, Владик засыпает, уткнув длинный нос в ямку между моих тощих грудей. Свободной рукой я подтягиваю к себе здоровущий, полтора на полтора метра, старый пуховый платок, укрываю нас обоих. Под боком у него согреваешься быстро: теплопроводность большая. То есть, я хочу сказать, он, конечно, термос, но еще и вроде аккумулятора в смеси с электрогрелкой. Накапливает, как он выражается, «зряшную кровь», которая льется наземь при авариях, поножовщинах и прочих инцидентах, в урегулировании коих принимает участие, незаметно телепортирует в себя, а потом приносит домой и выпускает на меня в виде тепла.

Ну, хорошенького понемножку. Работать надо: печатать и еще поздний завтрак соорудить на всякий случай. Вегетарианский.

«По разделу шестому основной части.

Формулировка дается с учетом исследований высокочтимого профессора вавилонских библиотечных наук дона Хорхе Луиса Борхеса, который, хотя и не исследовал заявленную нами тему напрямую, разделил сакральные образы на две категории: „зеркала“ и „маски“. Первая категория имеет в виду буквальное отражение истины, вторая — метафорическое, скрытое и в то же время легко угадываемое посвященным. Иначе говоря, маска обычно подразумевает икону.