Я пишу реферат - [7]

Я распахиваю дверь — и вот они, мои дорогие оболтусы! Гошка и Стёшка. Близнецы. Две решки одной фальшивой монеты. Ряшки во всю ширину плеч, все шестьдесят четыре зуба оскалены в хитренькой улыбочке, одинаковые вязаные шапчонки сдвинуты на затылок, куртки распахнуты настежь, ранцы… то есть рюкзачки с наклейками в виде черепов, костей, кинжалов и прочей дряни — вываляны в глубоких уличных снегах.

— Баб, а шнурки в стакане? — спрашивает Гошка.

— Родители на зарубежной научной конференции, — отвечаю, — дома остался только один толстый черный шнурок, из таких, какие султан посылал виноватому паше, чтобы тот им удавился. Именно — я.

— А пожрать чего-нибудь? — вступает Стёшка.

— Для предвиденного стихийного бедствия приготовлены суп из красной чечевицы с луком и пряностями и соевый гуляш с картошкой под толстым слоем куркумы.

Восторженные вопли.

— Руки мыть немедленно! Предупреждение: супчик прямо из кастрюли не хавать, стальными вилками в сковородный тефлон не шкрябаться, вдвоем на один компьютер не наседать. Зря, что ли, я ноут завела?

Всё, моей научной деятельности пришёл полный конец. Пусть дочка сама переводит мою писанину на суконный язык и смывает следы моей личности, коли ей надо для отчета.

Пока ребятки оттирают грязные лапы под краном, чинно разливают варево по тарелкам и ковыряются в сковороде деревянными ложками, я осторожно выясняю:

— Вы что так рано и такие растерзанные?

— Сегодня дневники вечерникам пятаки начищали, — деловито объясняет Гошка. — Вот преподы и укоротили учебный день с большого перепугу.

Об этом обычае я наслышана. Не нужно, кстати полагать, что «вечерники» учатся в вечерней школе — и те, и другие в одинаковой мере гимназисты. Ритуальное мордобитие, раз в году спонтанно проводимое обоими отрядами, смертных и не очень, — отражение давней вражды между синеподкладочниками и белоподкладочниками.

— А на какой стороне вы воевали?

— На обеих, — ухмыляется Стёшка. — Разошлись для интереса.

— И что, на завтра родителей вызывают?

— Угу. Дед у себя?

— Спит, так что не очень шумите.

— Да он же днём как мертвяк!

Владик, с его видом вольноопределяющегося студента, не вызывает в них никакого пиетета. Более того, по моему недосмотру ему однажды случилось проснуться в позе йога, то бишь стоя строго вертикально на голове, среди всяких швабр и щеток. Еще раз близняшки умудрились заволочь его на антресоль «тёщиной комнаты» (такой большой двухъярусной кладовки), где Влад отлично выспался в обществе пустых чемоданов, подержанных ковровых дорожек и древнего электрического самовара. Поскольку я отправилась по магазинам, а оглоеды свалили на какую-то школярскую тусовку, пришлось ему планировать на пол ласточкой. Зато когда нужно произвести впечатление на учителей, он им сразу становится миленьким дедусенькой; хорошо, что подобные сборища организуются почти всегда в тёмное время суток. Фигурирует он, всеконечно, как юный дядя двояшек. Для близиру, как я говорю. Надо же соблюдать хоть видимость приличий!

Так вот. Однажды он явился туда прямо с боевого задания, в полном костюме, так что его приняли за второго Гаруна Тазиева, исследователя вулканических недр. Второй раз был в черном фраке с крахмальной манишкой и пластроном, и уж что там насчет него подумали, — не знаю. Что он по совместительству дирижер погребального оркестра? Еще однажды моя дочка смеха ради обрядила его метросексуалом: драная джинса и огромный алый шарф до самых ушей… В одном я точно уверена: держит он там всех учителей в страхе и трепете, особенно если учесть, что рабочие зубки у него хоть и небольшие, но выразительные. Как говорят, по когтю узнаешь льва, по клыку вампира.

Григорий и Степанида. Старые русские имена. Тот необъяснимый феномен, что истинные однояйцевые близнецы разнополы, приходится скрывать то на один, то на другой манер.

Вот еще и поэтому я не хочу пресловутого Владова бессмертия — факт они размножатся, а моих правнуков на меня же и навьючат. И праправнуков того же бешеного замеса.

Да уж. Сегодня они ставят на уши нас, завтра — весь мир, как сказал бы о них с похвалой А. Шикльгрубер.

Нет, вы не совсем меня поняли: их мать — просто девочка, которую я в тот эпохальный вечер оставила дома, и муж у нее, в общем-то, вполне человеческий. Просто веяния такие в воздухе, что ли. Сплошных оборотней и дампиренышей рожаем.

И насчет моего отказа от личного бессмертия вы не поняли тоже.

Понимаете, Владьке ведь человеческая кровь нужна, а не драконья какая-нибудь. Немного, ясное дело. Сто грамм в сутки для поднятия боевого духа. Так я и решила продержаться в человеческом виде, пока можно, — а это ещё лет по крайней мере сорок. Я старое просоленное корыто, чуток трещиноватое, в щёлки мусору понабилось, однако ведь меня поддерживают в очень хорошей форме. Мой лозунг: к шестидесяти пяти годам сохранить если не товарный вид, то хотя бы здоровье. И пусть так продолжится и далее!

Но рано или поздно я умру. Тогда остаётся надеяться, что моего красавчика-мужа подберёт какая-нибудь отчаянная бывшая молодуха — к примеру, из того же министерства всяческих крушений. Хотя не знаю: что-то уж больно часто мне видится во сне, как он стоит над моей скромной могилкой в полном рыцарском снаряжении, такой весь из себя элегантный, и из-под приподнятого забрала на мой гроб сочатся кровавые слёзы…