Я Пилигрим - [248]

Глава 44

Волна прилива поднималась все выше, и она помогла мне. Я шел, хромая, по раскаленному солнцем песку к деревянному причалу и не мог избежать накатывающейся волны.

Я оказался по лодыжки в воде, и ее внезапная прохлада не только успокоила боль в ноге, но и привела в порядок мои мысли. Остановившись, я почувствовал, как соленая вода охлаждает мой жар, промывает открытые раны, вызывая жгучую боль.

Сознание заметно прояснилось, когда я, ухватившись за перила, кое-как доковылял до края причала, где Кумали уже ждала меня. Катер был развернут кормой к морю, двигатель работал вхолостую. Мы ни о чем с ней не говорили: я не сказал даже, что ее путешествие подходит к концу. Я пойду своей дорогой. Предстоящий мне путь очень труден, особенно в моем нынешнем состоянии, но мне не терпелось его начать.

И тут вдруг раздался выстрел.

Мы обернулись в сторону «Театра смерти», и я понял свою оплошность – весь остаток жизни теперь буду корить себя за нее. А может быть, я совершил эту ошибку намеренно?

Конечно, покидая руины, я был на грани полного изнеможения, еле шел, к тому же мне надо было срочно позвонить в Вашингтон. Да, я принял меры предосторожности, разрядив пистолеты и унеся с собой обоймы. Все это было сделано вполне осознанно. Но как я мог забыть, что есть и другое заряженное оружие – моя собственная беретта, которую албанцы отобрали у меня и бросили вместе с разбитым мобильником у каменной кладки? Неужели я оставил свой пистолет, чтобы дать Сарацину возможность застрелиться? Если да, то почему я сделал это?

Конечно, он запомнил, где лежало мое оружие, и, когда раздался выстрел, я уже знал, что произошло. Со скованными за спиной руками саудовец пробрался вглубь коридора, сел рядом с пистолетом, сумел как-то подцепить беретту, зажал ее между ног, нагнулся, так что ствол оказался почти во рту, и надавил на курок. Может быть, и он знал эту старую песню:

Если раненным брошен в афганском краю,

Где афганки, найдя тебя, плоть искромсают твою,

Доползи до винтовки и в голову выстрели,

Чтоб пред Богом достойно предстать, как солдат.

Кумали поняла, что означал этот выстрел, одновременно со мной и ринулась в руины. Я пытался схватить ее, но был настолько слаб, что не удержал. И только настойчивость, прозвучавшая в моем голосе, заставила женщину остановиться.

– Послушайте! – крикнул я. – Когда за вами придут, говорите, что якобы ничего не знали. Расскажите, что спасли американцу жизнь, убив бандита в перестрелке, а потом освободили его, предав брата-террориста. Я один знаю правду, а меня к тому времени здесь уже не будет.

Она смущенно посмотрела на меня:

– Зачем вы это делаете? Почему так снисходительны к мусульманке?

– Я поступаю так не ради вас, а ради мальчика. У ребенка должна быть мать.

Держась за крышу кабины, я стал перебираться на борт катера. В безумной надежде Кумали помчалась к туннелю, но я знал, что уже поздно. Ее брат когда-то был моджахедом и сбил три советских боевых вертолета. Он не мог промахнуться.

Глава 45

Устроившись на месте капитана, превозмогая боль и лихорадку, я отчалил, выведя катер в открытое море и взяв курс на юг. Стараясь не удаляться далеко от берега, я прибавил ходу, широко открыв дроссельную заслонку.

Ветер изменил направление и дул теперь в сторону моря. Нос катера рассекал волны, создавая пелену брызг. Урчал старый мотор. Эта морская прогулка добила бы меня окончательно, если бы я не сумел справиться с болью. Здоровое плечо я использовал, чтобы держать штурвал в правильном положении. Обогнув мыс, я выбрался на длинный участок водной глади, защищенный от ветра, и почувствовал себя достаточно уверенно, чтобы отпустить штурвал, дав катеру двигаться заданным курсом.

Спустившись в каюту, я произвел обыск, обнаружив в переднем шкафчике старый рюкзак, в который переложил из карманов пистолет «SIG» и патроны к нему. Кроме того, я нашел тяжелый водонепроницаемый саван с прикрепленным к нему свинцовым грузилом. Логики в этом, конечно, не было, но страшная находка ввергла меня в уныние. Не желая путешествовать с собственным погребальным одеянием, я открыл окно и выбросил его в море. Саван покачался немного в пенном потоке и затонул.

Под задней скамьей я наконец-то обнаружил то, что искал: судовую аптечку первой помощи. Она пролежала там, наверное, лет двадцать, но ее ни разу не открывали. Оснащена аптечка была на удивление хорошо.

Я захватил ее с собой в рулевую рубку. С помощью тампонов убрал грязь с изувеченной ноги, ножницами удалил обожженную кожу на плече, в том месте, куда попала пуля. Открыв флакон антисептика с истекшим восемнадцать лет назад сроком годности, я смочил им раны. Это обеззараживающее средство до сих пор не выдохлось, подействовав так, что я взвыл от боли. Хорошо еще, что никто этого не слышал.

И вот с перевязанными пожелтевшими бинтами ранами, весь провонявший антисептиком, держа в руке весло, предназначенное выполнить роль костыля, я наконец увидел участок берега, к которому хотел пристать. День клонился к закату. Шторм не утихал, меня сильно снесло к югу. Повернув штурвал, я прошел между двумя близко расположенными скалами, за которыми пряталась рыбацкая деревушка. Дул шквалистый ветер, начинался дождь. Никем не замеченный, я подогнал катер кормой к пустому причалу и, не выключая мотора, привязал его к швартовой тумбе. Второе весло я втиснул в рулевое колесо, чтобы зафиксировать его в определенном положении, и выбросил на причал рюкзак и импровизированный костыль. Работающий мотор вынесет катер обратно в море. Причальный конец туго натянулся, и, держась за него, я кое-как выкарабкался наружу. Ножом, найденным в каюте, я перерезал швартовый канат и какое-то время наблюдал, как катер плывет в сторону темнеющих скал. Если даже он пройдет между ними, прибой, скорее всего, выбросит его на каменистый берег и разобьет еще до рассвета.