Я ненавижу таких, как я - [3]

— Спрашиваешь, чем я лучше? — я заглянул ему в глаза, чувствуя неожиданный прилив наглости. Ведь бояться можно до определенной степени, а потом уже становится все равно. Мне стало все равно. — Может, тем, что не могу так просто убить раненного, беззащитного человека? А ведь…

… он даже не вздрогнул, будто и не понял, что я ему сказал. Может, и в самом деле не понял? Игнорируя пистолет, я провел пальцами по его щеке, оставляя на коже четыре красных дорожки. Продолжая улыбаться, издевательски замурлыкал. Откуда только слова и мелодия взялись:

«И ты продолжаешь фальшивый свой путь,

Не пытаясь ни их, ни себя обмануть.

Я ненавижу таких как ты.

Я ненавижу таких, как я…

Ведь у тебя уже нет мечты.

Ведь у тебя уже нет меня»[1]

Он дернулся, но пистолета не опустил.

— …и тени сожаления нет, — продолжил я, глядя в него, как в кривое зеркало. — А ведь ты смотришь мне в глаза, убиваешь первый раз в жизни, а даже не содрогнешься. Ты вообще знаешь, что такое совесть?

— Я знаю, что не хочу исчезать.

— Исчезнуть может то, что существует, — засмеялся я. — А тебя и не было никогда.

Мальчишка стиснул зубы, на его щеках заиграли желваки. Гневается? А что с того? Я откинулся и, прислонившись спиной к стволу сосны, закрыл глаза.

И в самом деле, чем я лучше? Тем, что сейчас умру? Тем, что мертвых не судят? Или тем, что сдался?

Грянул выстрел, отозвавшись вибрацией в каждой клеточке моего тела. На лицо, на волосы прыснуло что-то горячее, и меня захлестнуло теплой волной облегчение. Все еще не открывая глаз, я истерически засмеялся.

Кто-то обнимал меня за плечи, прижимал к пахнущей потом куртке. Кто-то ласково гладил мои волосы и шептал что-то на ухо, а я все продолжал смеяться. До икоты. До дрожи. До хрипоты в голосе и полной опустошенности внутри.

И тут он почему-то запел…

«Here I stand, helpless and left for dead.

Close your eyes, so many days go by.

Easy to find what's wrong, harder to find what's right.

I believe in you, I can show you that

I can see right through all your empty lies.

I won't stay long, in this world so wrong.» [2]

— Фальшивишь! — прошептал я, и показалось на миг, что знакомая мелодия просится к горлу вместе с далекими, едва ощутимыми воспоминаниями и странным чувством внутри… удовлетворенности, наверное?

— Я знаю, — ответил он. — Это же ты у нас талантливый паршивец, а не я.

— Издеваешься? — воскликнул я, отталкивая своего утешителя.

Увидев, кто меня спас, я похолодел, сразу же забыв о странной песне:

— А теперь и меня застрелишь?

— Не говори глупостей, — человек в черном стянул маску.

Надо же, а ведь эти, в черном, живые. Гораздо более живые, чем мы. И глаза у него не пустые, блестят странной, детской радостью. Такая бывает, если найдешь что-то очень для тебя дорогое. И не осторожен он совсем. Пистолет-то рядом лежит, в зарослях папоротника. Стоит протянуть руку, сомкнуть пальцы и…

Но почему-то не хотелось. Почему-то верилось этому взгляду, в котором было незнакомое, но так нужное мне тепло. Почему-то хотелось улыбнуться в ответ, но рядом, в кустах ежевичника, лежало то, что вернуло меня в жестокую реальность.

— Не смотри туда, — приказал он.

Привыкшее к подчинению тело двигалось быстрее разума и послушно отвело взгляд от светлых волос, запрысканных кровью.

— Ты ранен, — мягко сказал человек в черном, бросая мне белоснежный платок. — Я помогу. Вытрись.

Помогу? Я провел платком по лицу и с удивлением уставился на красные разводы, испортившие белоснежную ткань. Не добью?

— Почему? — тихо спросил я, когда спаситель начал уверенно снимать с меня куртку.

— Что? — отозвался он, доставая из кармана и встряхивая небольшой баллончик.

— Почему вы стреляете в голову?

Почему ты со мной разговариваешь?

— Потому что хочу быть уверен, что убил, — холодно ответил он, нажимая кнопку клапана-распылителя. — И заканчивай их жалеть. Забодал со своей страстью к вселенской справедливости.

Я ушам не поверил.

— Вечно из неприятностей вытягивай, — зло продолжил он. — То в школе с кем-то поцапаешься, то в лаборатории биоклонов затеряшься…

— А кто тебя про… — я зашипел от боли, когда, останавливая кровь, рану залепила ярко-белая, быстро твердеющая пена. И тут до меня дошло…

— Био… клонов? — переспросил я.

Последнее, что я слышал, это встревоженное:

— Дэн?!

Мне впервые дали выспаться. На лицо падали солнечные лучи, значит, на улице был уже вечер, значит, проспал я долго. Не только это было странным. Белье казалось слишком мягким, гораздо лучшего качества, чем обычно. Никто не ворочался рядом. Никто не посапывал во сне. Никто не переворачивался на другой бок, при этом шурша одеялом. И через открытые окна врывался не привычный запах соснового леса, а аромат цветущей сирени. Я действительно был в дормитории?

Я отрыл глаза и уставился в кремового оттенка балдахин, расшитый серебристой вышивкой. Нет, я явно не в дормитории. Там балдахинов не было. И кровати не столь широкие и не столь мягкие.

— Очнулся?

Я медленно повернул голову и узнал того странного мужчину, что спас меня в лесу.

— Кто ты?

— Марк, — чуть грустно улыбнулся он. — Твое плечо залечили, но ты слегка слаб. Думаю, это скоро пройдет.