«…Я не имею отношения к Серебряному веку…»: Письма И.В. Одоевцевой В.Ф. Маркову (1956-1975) - [31]
28 ноября я буду в Нью-Йорке, а с 3 декабря начну свое «турне» по университетам.
Я пробуду в Америке до начала будущего года и даже надеюсь слетать в Канаду.
Маленькая просьба к Вам — у Вас в университетской библиотеке имеется № первый журнала «Новый дом». Вы в свое время прислали Ю.К. Терапиано фотокопию его статьи о Ходасевиче[313].
«Нового дома» здесь разыскать невозможно, а мне для «Берегов Сены» необходима статья о «Верстах» и Марине Цветаевой, помещенная в этом номере[314].
Будьте милый, пришлите мне фотокопию этой статьи, и, если можно, поскорее.
Заранее благодарю Вас и шлю самый сердечный привет Лидии Ивановне и Вам.
Всего, всего наилучшего.
Ваша Ирина Одоевцева
52
«La Pensee Russe» 96, rue du F-rg St. Denis Paris Xе 23 января <19>69 r.
Дорогой Владимир Федрович,
Редакция «Р<усской> мысли» поручила мне попросить Вас написать некролог о В. Дукельском[315] как о музыканте и авторе нескольких книг, в том числе и стихов.
Если можно, не задерживайте и адресуйте прямо Зинаиде Алексеевне Шаховской, нашему редактору[316].
Надеюсь, что Вы приятно слетали в Европу и хорошо отдохнули.
Я, со своей стороны, очень удачно слетала в Америку и Канаду и познакомилась с рядом университетов, где читала лекции и стихи.
Возможно, что прилечу опять в апреле в Америку.
Я очень жалела, что на этот раз не удалось с Вами повидаться.
Сердечный привет Лидии Ивановне и Вам.
Всего, всего наилучшего.
Ваша Ирина Одоевцева
53
28 июня <19>70 г.
Дорогой Владимир Федрович,
Мы действительно не общались вечность, о чем я очень жалела.
Тем более приятно было мне получить Ваше письмо — спасибо.
Статья[317], Вы правы, «не ахти» — Г<еоргий> И<ванов> не был модернистом и сам себя считал «завершителем эпохи», а не новатором. Неверно и что он три раза называет себя в своих стихах. Всего только один раз — «Не Георгием Ивановым»[318], в двух остальных случаях фамилия Иванов, с ударением на ов, взята как самая распространенная, не без издевательства над ней:
Как Вы, наверное, знаете, Г<еоргий> И<ванов> никогда военным не был.
То же, уже в виде гротеска, и о «брюках Иванова».
Но статья, конечно, написана с «лучшими чувствами», и это для меня ценно.
В моей жизни с тех пор, как мы с Вами перестали «общаться», произошло немало событий, начиная с троекратного посещения Америки и Канады, доставивших мне много радости. А самое последнее — «невероятно до смешного» — приехавший из Москвы композитор Н.В. Богословский[320] сообщил мне в присутствии Зайцева, Шаховской, Прегель, Ю.К. Терапиано и прочих, что «На берегах Невы» передают по московскому радио в отрывках. Он сам слышал два — о Блоке.
Здесь никто верить не хочет в такую «чудовищность». Но, кажется, действительно — факт.
К сожалению, до меня не дошел Ваш Бальмонт[321]. Очень хорошо, что Вы о нем написали. Здесь с «нелегкой руки» Адамовича его стараются «сбросить с корабля современности» и относятся к нему крайне несправедливо, как и к Марине Цветаевой[322].
Меня очень интересует все, что касается Кузмина. Его «Парабол»[323] я не видела никогда.
Не могли ли Вы быть так добры и прислать мне фотокопии их? А также биографические сведения о нем?
О нем в мое время рассказывали столько вздора, в чем он и сам участвовал, создавая легенду о себе.
Действительно ли он старообрядец? И что он вообще делал до 30-летнего возраста?[324] Меня все это очень интересует.
Мне известны только его похороны, больше ничего.
Надеюсь, что у Вас все хорошо, если нового нет. Впрочем, я слышала, что Вы «почитаемы и знамениты», но ведь естественно, иначе и быть не могло. А Лидия Ивановна, что у нее нового?
И как Ваше собачье семейство? Наверное, пополнилось новыми членами? Сердечный привет Лидии Ивановне. Пусть Вам обоим будет хорошо. Дружески Ваша
Ирина Одоевцева
<На полях:> Юрий Константинович шлет Вам привет и охотно пойдет Вам навстречу в смысле «эзотеризма»[325].
54
12 августа <19>70 г.
Дорогой Владимир Федрович,
Спасибо за желание прислать мне Вашу книгу о Кузмине[326]. Буду ждать ее появление с нетерпением.
А насчет того, что Жорж только раз назвал себя в стихах, я абсолютно и 100 % права. Он не только настаивал на том, чтобы его называли Иванов, но еще и непременно Георгий Иванов[327].
К своей фамилии он относился иронически, считая ее «собирательным именем» — всякие там Ивановы-Петровы.
Кстати, дворяне были Ивановы, а разночинцы и мещане — Ивановы — так повелось в дореволюционной России.
«Капитан Иванов»[328] свидетельствует о все том же ироническом отношении к своей фамилии — ведь Жорж никогда капитаном не был. Несмотря на то что он воспитывался в корпусе, он вышел из него глубоко штатским и, благодаря связям, не участвовал в войне — что, конечно, не очень похвально.
Брюки Иванова[329] тоже никак не относятся к нему. Тут «Иванов» взят как самый ни на есть обыкновенный, рядовой обыватель, ставший обладателем фантастических брюк.
Кстати, это стихотворение было написано или, вернее, сочинено с молниеносной быстротой. Жорж подметал пол и вдруг прочитал мне его с начала до конца, без запинки. И тут же объяснил мне, как его следует понимать. Еще о его фамилии — он, в четырнадцать лет начитавшись Вальтер Скотта, в шутку уверял своих товарищей, что его настоящая фамилия — Айвенхо, а не Иванов.
В потоке литературных свидетельств, помогающих понять и осмыслить феноменальный расцвет русской культуры в начале XX века, воспоминания поэтессы Ирины Одоевцевой, несомненно, занимают свое особое, оригинальное место.Она с истинным поэтическим даром рассказывает о том, какую роль в жизни революционного Петрограда занимал «Цех поэтов», дает живые образы своих старших наставников в поэзии Н.Гумилева, О.Мандельштама, А.Белого, Георгия Иванова и многих других, с кем тесно была переплетена ее судьба.В качестве приложения в книге пачатается несколько стихотворений И.Одоевцевой.
Сборник художественной прозы Ирины Одоевцевой включает ранее не издававшиеся в России и не переиздававшиеся за рубежом романы и рассказы, написанные в 1920–30-е гг. в парижской эмиграции, вступительную статью о жизни и творчестве писательницы и комментарии. В приложении публикуются критические отзывы современников о романах Одоевцевой (Г.Газданова, В.Набокова, В.Яновского и др.). Предлагаемые произведения, пользовавшиеся успехом у русских и иностранных читателей, внесли особую интонацию в литературу русской эмиграции.
В книге «На берегах Сены» И. Одоевцева рассказывает о своих встречах с представителями русской литературной и художественной интеллигенции, в основном унесенной волной эмиграции в годы гражданской войны в Европу.Имена И. Бунина, И. Северянина, К. Бальмонта, З. Гиппиус и Д. Мережковского и менее известные Ю. Терапиано, Я. Горбова, Б. Поплавского заинтересуют читателя.Любопытны эпизоды встреч в Берлине и Париже с приезжавшими туда В. Маяковским, С. Есениным, И. Эренбургом, К. Симоновым.Несомненно, интересен для читателя рассказ о жизни и быте «русских за границей».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
На протяжении десятилетия ведя оживленную переписку, два поэта обсуждают литературные новости, обмениваются мнениями о творчестве коллег, подробно разбирают свои и чужие стихи, даже затевают небольшую войну против засилья «парижан» в эмигрантском литературном мире. Журнал «Опыты», «Новый журнал», «Грани», издательство «Рифма», многочисленные русские газеты… Подробный комментарий дополняет картину интенсивной литературной жизни русской диаспоры в послевоенные годы.Из книги: «Если чудо вообще возможно за границей…»: Эпоха 1950-x гг.
Оба участника публикуемой переписки — люди небезызвестные. Журналист, мемуарист и общественный деятель Марк Вениаминович Вишняк (1883–1976) наибольшую известность приобрел как один из соредакторов знаменитых «Современных записок» (Париж, 1920–1940). Критик, литературовед и поэт Владимир Федорович Марков (1920–2013) был моложе на 37 лет и принадлежал к другому поколению во всех смыслах этого слова и даже к другой волне эмиграции.При всей небезызвестности трудно было бы найти более разных людей. К моменту начала переписки Марков вдвое моложе Вишняка, первому — 34 года, а второму — за 70.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.