«…Я не имею отношения к Серебряному веку…»: Письма И.В. Одоевцевой В.Ф. Маркову (1956-1975) - [27]
Конечно, мнение Адамовича значения не имеет. Все же для поднятия самоуважения роль сыграть может. По-моему. Простите, если, за отсутствием чувства юмора, не угодила.
Какой ужас Валентинов о Блоке![268] Новый позор для «Нового <русско-го> слова».
Желаю Вам от всей души всего наилучшего — в Вашем понятии.
Сердечно Ваша
И.О.
42
19 декабря <1961 г.>
Дорогой Владимир Федрович,
Вы меня совсем забыли — больше чем полгода от Вас ни строчки. А с Терапиано Вы в оживленной переписке. Следовательно, только для меня у Вас нет ни времени, ни охоты писать. Это грустно, тем более что я была очень больна и чуть не оглохла. Мне было очень плохо. В такие минуты необходимо дружеское участие. И Ваше молчание меня огорчило.
Огорчило, но не обидело. Вы мне когда-то писали, что Вы бессердечны. Тогда я не поверила. Впрочем, и сейчас не верю. Вы просто, мне кажется, не представляете себе, как другому трудно и тяжело и что Вы Вашим письмом могли бы помочь.
Но довольно об этом. Я совсем поправилась и чувствую себя сейчас превосходно. К тому же снова могу работать каждый день, чего уже годами не могла. Я начала писать мои воспоминания[269], т. е. воспоминания о всех поэтах и писателях, которых я знала, с 1919 года по наши дни.
Как видите, «труд капитальный» и многотомный. И до чего нужный. Я отношусь к этому более чем серьезно и не шутя считаю «Воспоминания» делом моей жизни.
Ведь кроме меня уже почти никого не осталось, кто жил в те баснословные года и знал Гумилева, Лозинского, Шилейко и всех других.
Я уже написала четыре тетради, но не дошла еще даже до расстрела Гумилева.
Я пишу подробно и стараюсь дать портреты всех, кого я знала.
К сожалению, с осени 1922 года начнется эмигрантский период. Я очень жалею, что мне пришлось так рано покинуть Петербург.
Кстати, и Вы, конечно, тоже попадете в мои «Воспоминания». Поэтому будьте милым и пишите мне о себе, чтобы я правильно изобразила Вас. Когда дойду до 1956 (кажется?) года. Года нашего эпистолярного знакомства. Что будет не скоро.
Я хочу создать памятник. Видите, какие у меня «дерзкие мечты». Памятник не себе, а поэтам и писателям, современным мне. Заставить их жить в сознании будущих читателей. Как бы воскресить их. Это ли не «дерзкие мечты»? А? Я так занята этим, что даже стихов не пишу. Кстати, читали ли Вы в «Н<овом> журнале» мои стихи «Волшебная, воздушная весна…»?[270] Ведь это о Вас и Вам.
Если я когда-нибудь еще издам книгу стихов, то посвящу их Вам. В «Н<овом> журнале» не сделала этого, чтобы не дразнить гусей, собратьев по перу.
А Вы? Пишете ли Вы стихи? Терапиано говорил, что Вы послали ему однострочные стихи[271]. Прочту и напишу, что о них думаю. Ну, а многострочные? Неужели совсем нет?
В заключение приношу горячую благодарность за присылку Терапиано пальто и пэнтсов. Ведь это мне пришло в голову попросить Вас. И я оглядываю Терапиано в его прекрасном пальто с чувством удовлетворенной гордости. Если бы да еще непромокаемое пальто к весне!
Терапиано, как Вы знаете, оказался для меня исключительным другом. Хотя я не имела никаких оснований рассчитывать на него. Мы с ним живем душа в душу и — что еще важнее — ум в ум. Ведь нам говорить абсолютно не с кем здесь. Слава Богу, теперь Адамович в Париже, и я часто его вижу, а то хоть волком вой, хоть закричи совой — от одиночества.
Сердечно Ваша
И.О.
<На полях:> Не пострадали ли Вы от пожара? Вопрос праздный. Знаю, что нет. Я очень беспокоилась о Вас, пока от Вас не было известий.
Посылаю Вашей жене капельку духов и прошу ее подушиться ими под Новый год. На счастье.
43
18 марта 1962 г.
Дорогой Владимир Федрович,
Ваше письмо меня очень огорчило. И даже возмутило немного. О Господи! Кому же быть счастливым, как не Вам?
И что же тогда говорить и делать мне? Или Терапиано?
Единственное Ваше горе — и я ему сердечно соболезную — это смерть Бубки. Бедный король!
Остальное же не только благополучно, но — с моей точки зрения — просто великолепно.
Но, видно, Вы, к сожалению, очень похожи на Г<еоргия> Владимировичах Он тоже ничему радоваться не умел и страстно искал поводов для беспокойства и огорчений. Их, впрочем, у него было несравненно больше, чем у Вас. Он вечно ел себя поедом. И вечно ждал катастрофы. Не только в последние мрачные годы его жизни, но когда все складывалось для него — как сейчас для Вас — на редкость удачно.
Дорогой Владимир Федрович, я Вас очень прошу и заклинаю памятью Г<еоргия> В<ладимировича>, — опомнитесь! Постарайтесь себя переделать.
Уверяю Вас, что это возможно. У Вас ведь очень сильная воля. Ведь и Г<еоргий> В<ладимирович> погиб главным образом от «душевного запоя» и тоски. Отсюда и болезнь сердца.
Конечно, Вам будет легче справиться с собой, чем ему. Но и он, несмотря ни на что, мог бы еще долго жить, если бы сумел победить этот «запой».
Простите меня, что я пишу Вам такие неприятные вещи. Но мое искреннее желание Вам добра дает мне на это право. Не сердитесь на меня. И постарайтесь понять меня.
А теперь совсем о другом — «Однострочные стихи» мне чрезвычайно понравились. Многие из них меня просто поразили своею точностью, глубиной и исчерпыванием темы. Это чрезвычайно интересно и неожиданно.
В потоке литературных свидетельств, помогающих понять и осмыслить феноменальный расцвет русской культуры в начале XX века, воспоминания поэтессы Ирины Одоевцевой, несомненно, занимают свое особое, оригинальное место.Она с истинным поэтическим даром рассказывает о том, какую роль в жизни революционного Петрограда занимал «Цех поэтов», дает живые образы своих старших наставников в поэзии Н.Гумилева, О.Мандельштама, А.Белого, Георгия Иванова и многих других, с кем тесно была переплетена ее судьба.В качестве приложения в книге пачатается несколько стихотворений И.Одоевцевой.
1950-е гг. в истории русской эмиграции — это время, когда литература первого поколения уже прошла пик своего расцвета, да и само поколение сходило со сцены. Но одновременно это и время подведения итогов, осмысления предыдущей эпохи. Публикуемые письма — преимущественно об этом.Юрий Константинович Терапиано (1892–1980) — человек «незамеченного поколения» первой волны эмиграции, поэт, критик, мемуарист, принимавший участие практически во всех основных литературных начинаниях эмиграции, от Союза молодых поэтов и писателей в Париже и «Зеленой лампы» до послевоенных «Рифмы» и «Русской мысли».
В книге «На берегах Сены» И. Одоевцева рассказывает о своих встречах с представителями русской литературной и художественной интеллигенции, в основном унесенной волной эмиграции в годы гражданской войны в Европу.Имена И. Бунина, И. Северянина, К. Бальмонта, З. Гиппиус и Д. Мережковского и менее известные Ю. Терапиано, Я. Горбова, Б. Поплавского заинтересуют читателя.Любопытны эпизоды встреч в Берлине и Париже с приезжавшими туда В. Маяковским, С. Есениным, И. Эренбургом, К. Симоновым.Несомненно, интересен для читателя рассказ о жизни и быте «русских за границей».
Оба участника публикуемой переписки — люди небезызвестные. Журналист, мемуарист и общественный деятель Марк Вениаминович Вишняк (1883–1976) наибольшую известность приобрел как один из соредакторов знаменитых «Современных записок» (Париж, 1920–1940). Критик, литературовед и поэт Владимир Федорович Марков (1920–2013) был моложе на 37 лет и принадлежал к другому поколению во всех смыслах этого слова и даже к другой волне эмиграции.При всей небезызвестности трудно было бы найти более разных людей. К моменту начала переписки Марков вдвое моложе Вишняка, первому — 34 года, а второму — за 70.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Сборник художественной прозы Ирины Одоевцевой включает ранее не издававшиеся в России и не переиздававшиеся за рубежом романы и рассказы, написанные в 1920–30-е гг. в парижской эмиграции, вступительную статью о жизни и творчестве писательницы и комментарии. В приложении публикуются критические отзывы современников о романах Одоевцевой (Г.Газданова, В.Набокова, В.Яновского и др.). Предлагаемые произведения, пользовавшиеся успехом у русских и иностранных читателей, внесли особую интонацию в литературу русской эмиграции.
Карен Визнер, опытный автор, в арсенале которой более 120 опубликованных работ, предлагает действенную методику по написанию ярких, запоминающихся и глубоких художественных произведений, будь то короткий рассказ, повесть или роман. Вы научитесь создавать захватывающие сюжеты, детально проработанные сцены и образы героев в реалистичной обстановке. Разборы примеров из классической литературы, сводные таблицы и другие рабочие материалы, а также различные практические упражнения помогут вам освоить и улучшить навыки литературного мастерства.Книга будет интересна как начинающим, так и состоявшимся писателям, а также всем любителям художественной литературы.На русском языке издается впервые.
Данное исследование частично выполняет задачу восстановления баланса между значимостью творчества Стругацких для современной российской культуры и недополучением им литературоведческого внимания. Оно, впрочем, не предлагает общего анализа места произведений Стругацких в интернациональной научной фантастике. Это исследование скорее рассматривает творчество Стругацких в контексте их собственного литературного и культурного окружения.
Проблема фальсификации истории России XX в. многогранна, и к ней, по убеждению инициаторов и авторов сборника, самое непосредственное отношение имеет известная книга А. И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». В сборнике представлены статьи и материалы, убедительно доказывающие, что «главная» книга Солженицына, признанная «самым влиятельным текстом» своего времени, на самом деле содержит огромное количество грубейших концептуальных и фактологических натяжек, способствовавших созданию крайне негативного образа нашей страны.
Особая творческая атмосфера – та черта, без которой невозможно представить удивительный город Одессу. Этот город оставляет свой неповторимый отпечаток и на тех, кто тут родился, и на тех, кто провёл здесь лишь пару месяцев, а оставил след на столетия. Одесского обаяния хватит на преодоление любых исторических превратностей. Перед вами, дорогой читатель, книга, рассказывающая удивительную историю о талантливых людях, попавших под влияние Одессы – этой «Жемчужины-у-Моря». Среди этих счастливчиков Пушкин и Гоголь, Бунин и Бабель, Корней Чуковский – разные и невероятно талантливые писатели дышали морским воздухом, любили, творили.
«Во втором послевоенном времени я познакомился с молодой женщиной◦– Ольгой Всеволодовной Ивинской… Она и есть Лара из моего произведения, которое я именно в то время начал писать… Она◦– олицетворение жизнерадостности и самопожертвования. По ней незаметно, что она в жизни перенесла… Она посвящена в мою духовную жизнь и во все мои писательские дела…»Из переписки Б. Пастернака, 1958««Облагораживающая беззаботность, женская опрометчивость, легкость»,»◦– так писал Пастернак о своей любимой героине романа «Доктор Живаго».
В книге впервые собран представительный корпус работ А. К. Жолковского и покойного Ю. К. Щеглова (1937–2009) по поэтике выразительности (модель «Тема – Приемы выразительности – Текст»), созданных в эпоху «бури и натиска» структурализма и нисколько не потерявших методологической ценности и аналитической увлекательности. В первой части сборника принципы и достижения поэтики выразительности демонстрируются на примере филигранного анализа инвариантной структуры хрестоматийных детских рассказов Л. Толстого («Акула», «Прыжок», «Котенок», «Девочка и грибы» и др.), обнаруживающих знаменательное сходство со «взрослыми» сочинениями писателя.