— Как можно болеть после смерти?
— Ну… что ж сразу так… — Иаким пил чай, оттопырив мизинец. — Не забывайте, что мы всего лишь образы, копии сознаний, копии памяти, и ничего более. Если душа, или что там даёт нам жизнь, и существует, то она уже того… фьююю… где-то не здесь. Нам остаётся лишь банальная карта памяти и немного виртуальных радостей.
Маркус хохотнул, хлопая себя по коленям.
— Радостей у вас хоть отбавляй, — сказал он. — Какого хрена ты кувыркалась с ним, дура? Он тебя бросил!
— Вы её бросили? — удивился Тойве.
— Позвольте, я не бросал! Я… кхе… кхе…
— Этот придурок бросился с балкона, когда в дверь позвонили. Он думал, что это ты.
— Я вообще здесь не бывал! — воскликнул Маркус.
— Здесь же пятый этаж, — добавил Тойве.
— Он дебил потому что, — женщина налила себе чаю и даже соорудила бутерброд с маслом. — Дебил и трус. Вместо того чтобы меня отбить, он прыгнул с пятого этажа.
— Хана, я бы попросил! — возмутился Иаким. — Да, я поступил опрометчиво, кхе, кхе…
— Ты поступил, как трус и дебил.
— Опрометчиво… немного…
Маркус разглядывал ружьё и Хану, размышляя, почему раньше так прохладно относился к оружию, хотя оно, может быть, не мене привлекательно, чем женщина.
— Понятно, почему он такой пришибленный, — сказал он.
— Я бы всё же попросил… Прекратите меня оскорблять в конце концов!
Тойве отводил взгляд от матери, хотя при первом просмотре того злополучного видео, он увидел всё, что только можно. Но теперь, сидя напротив, пусть она лишь образ той женщины, что подарила ему жизнь, Тойве чувствовал себя неуютно. Этот Иаким действительно был слизняком, мать проституткой, а отец рогоносцем, воспитавшим чужого ребёнка.
Они, эти трое, кричали друг на друга, ругались и превращали сам факт его появления на свет в нечто пошлое и абсурдное. Они так не соответствовали его «ДиЖю», и его стильной укладке и отполированным ногтям, и строгому виду, и грандиозным планам на будущее, и Тойве понял, что стыдится их.
— Какого ты с ним сейчас кувыркалась? — допытывался Маркус. — Не ты ли меня уверяла, что он редкостный дебил, испортивший жизнь, и ты с ним никогда и ни за что?
— Мне было скучно!
— Ах, проститутка заскучала?
— Позвольте, кхе, как скучно?! Я бы попросил.
— Это он виноват! — выкрикнула Хана, указывая на Тойве.
— Причём здесь я, мама? — спросил юноша.
— О, перестань, я не твоя мать! Я лишь простая копия её сознания, того, которое имело место быть в этой глупой голове в момент её смерти! В тот момент я была зла на этого идиота, но любила его! Теперь, двадцать лет спустя, меня вновь с ним сводят, но то, что он расшиб голову об асфальт и с сознанием у него не всё в порядке, никого не волнуют! И я, как последняя шлюха…
— О, да…
— Заткнись, Маркус! И я, как… как проститутка, я ненавижу этого труса, потому что он дебил, и хочу его, потому что… потому что… Ещё и ты врываешься с ружьём!
— А я виноват?! Это было моё желание. Прибить вас обоих. Ну там много всяких желаний было. Я знал, что ты спишь с ним, но знать одно, а видеть, согласись, другое…
— Я согласен, кхе, кхе…
— Молчи, Иаким! — воскликнула Хана. — Слушайте, я не отвечаю за её поступки, ни за её измены, ни за её идиотскую влюблённость, ни за добровольный обмен жизнями…
— Дура! — Маркус ударил по столу. — Язык без костей, как был, так и остался.
Все замолчали, и только гусеница-Иаким переспросил: «Добровольный обмен, ты что, поменялась с ним местами?», за что получил увесистую оплеуху от женщины.
Тойве не мог понять, что происходит. Добровольный обмен…. Добровольный обмен… Театр абсурда внезапно превратился в трагедию.
Тойве глубоко вздохнул и выдохнул, потом ещё, приводя мысли в порядок.
— Добровольный обмен отменили, когда я ещё не родился.
Все молчали.
— Мама? Папа?
Хана откашлялась.
— Хочу вина, — сказала она и полезла в кухонный шкаф, не заботясь о том, что Тойве увидит «её филей».
— Не уходите от ответа.
— Всё верно, — сказал Маркус. — Когда ты ещё не родился. Но в тот момент, когда слизень тебя сделал, закон ещё действовал. На самом деле по-дурацки всё получилось, потому что мы едва ли не последние, кто под него подпал, остальные оказались умнее. Но, видимо, идиотизм заразителен.
— Я бы попросил.
— Что вы сделали? — спросил Тойве. — Что вы сделали? Вы с ума сошли? А ты? — обратился он к отцу. — Ты пошёл на это? Ты же так старался выбить разрешение на ребёнка? Ты мне постоянно об этом твердил? «Тойве, Тойве, тебя было так трудно получить», — передразнил он отца. — «Я так долго выбивал разрешение на ребенка. Года два собирал документы. И мне наконец выдали разрешение. Я был так счастлив!» И всё закончилось банальной изменой! Почему ты не потащил её на аборт?
Хана всплеснула руками:
— Вы только посмотрите на него! Ему жизнь подарили, а он недоволен!
Маркус скривился.
— А что я? Что я мог сделать? Я хотел ребенка от жены, она хотела стать женой ему и родить ему, а этот слизень хотел только секса.
Иаким вскочил, гневно размахивая руками, будто хотел броситься на Маркуса.
— Ну почему вы меня оскорбляете?! Я ничего такого не хотел! То есть хотел, но не этого! То есть! Тьфу! Я просто не успел. Да, да, я — дебил, я с испугу выпрыгнул с пятого этажа, я гусеница, но прекратите уже оскорблять меня и Хану. Я бы на ней женился! Если бы не умер…
