Я, Лунин… - [92]

Пройдя во двор, Ирина обернулась. Ее машина стояла там, где и должна была находиться. За темным стеклом ничего разглядеть было невозможно, но она была абсолютно уверена, что Лунин внимательно за ней наблюдает. С трудом удержавшись от желания помахать ему рукой, Шестакова поспешила вслед за уже поднявшимся на крыльцо дома Головковым. Электрический привод вновь еле слышно загудел, и створка ворот медленно двинулась в обратном направлении.

— У вас на калитке, по-моему, и звонок не работает, — сообщила Ирина хозяину, входя в просторную прохладную гостиную.

— Звонок? Может, и не работает, — пожал плечами подполковник. — Я уж и не помню, когда в него звонили последний раз. Гости ко мне, считай, и не ходят, а если кто приезжает, так заранее говорят, я им ворота открываю. Вы, Ирина Владимировна, располагайтесь, я сейчас чайник включу. Может, заодно и поужинаем с вами вместе? Я как раз свининку пожарил с картошечкой. У меня у одного из оперов тесть поросят держит. Кондратьев. Знаете его, наверное?

Ирина молча кивнула.

— Так что он меня мясом регулярно снабжает.

Шестакова нерешительно взглянула на хозяина дома. Она только утром клятвенно пообещала себе сесть на диету, во всяком случае, точно ничего не есть после семи часов вечера, но доносящиеся с кухни ароматные запахи моментально лишили ее силы воли.

— Что вы на меня так смотрите? — по-своему истолковал ее взгляд Головков. — Вы не подумайте, что я у него мясо бесплатно беру. Я такого не практикую. Цену он мне сам называет. Я, кстати, проверял. Конечно, подешевле, чем на рынке, но не сказать, что прям задарма. Так что, Ирина Владимировна, можете ничего такого не думать.

— Да вы что, Михаил Эдуардович, — Ирина смущенно покраснела, — я не думала ничего подобного. Несите вашу свинину, будем пробовать.

— Вот это правильно, — тут же повеселел Головков, — я бы вам еще рюмочку предложил, но знаю, вы у нас женщина принципиальная, за рулем употреблять не позволяете, так что иду ставить чайник.

Во время ужина говорил в основном хозяин дома. Михаил Эдуардович, у которого год назад умерла жена, жил один в просторном, рассчитанном на большую семью доме и, судя по всему, был очень рад, что кто-то хоть ненадолго скрасит его домашнее одиночество. Лишь за чаем Ирина наконец рассказала о полученном ею от Лунина признании и изумилась, увидев, как моментально ожесточилось только что добродушное лицо Головкова.

— Признался, значит, соседушка, — с нескрываемым удовлетворением процедил подполковник. — Если бы вы, когда его взяли, в отдел на пару часов позже приехали, он бы у нас раньше во всем покаялся.

— Если бы я на пару часов приехала позже, ваши опричники забили бы его до смерти, — укоризненно покачала головой Шестакова.

— Не забили бы, — небрежно отмахнулся Головков, — они у меня дело знают. И потом, почему опричники? Я вам что, Малюта Скуратов? Мы ведь, Ирина Владимировна, за закон радеем. Как умеем, конечно. Может, иногда и слишком сильно стараемся, но вы все же моих ребят не обижайте.

— Их обидишь, — вздохнула Ирина. — Михаил Эдуардович, все собиралась спросить, когда я была у вас в кабинете, на следующее утро после задержания Лунина, мне показалось, что вы это дело как-то слишком близко к сердцу приняли. Или не показалось?

— Не показалось, — после небольшой заминки буркнул Головков. — Дашка эта, Мещерская, она раньше с Ромкой, сыном моим, встречалась.

— Давно? — Шестакова попыталась сделать удивленное лицо.

— Да как давно, года два назад она на лето к родителям из университета приехала, ну и где-то они с Ромкой пересеклись. Подробности он мне не рассказывал. Больше года у них все хорошо было, потом начали цапаться постоянно. Я поначалу думал, что это мой оболтус чудит, а потом оказалось, что Дашка с Луниным шуры-муры закрутить успела. Уж не знаю, что она нашла в этом лавочнике, но в конце концов они с Ромкой окончательно разбежались.

Головков машинально провел рукой по горлу и обернулся на шкаф, в котором хранил запасы алкоголя. Взглянув на Шестакову, он тяжело вздохнул и остался сидеть на месте. Выпить можно было и позже, когда гостья уйдет.

— Любил Ромка ее, — покачал головой Михаил Эдуардович, — сильно любил. Когда Дашка с ним порвала, две недели пил как чумной. А у него же квартира своя в городе, он там живет. Пришлось его оттуда вытаскивать, сюда везти да под замок сажать, а то никак остановиться не мог. Три дня он у меня тогда в подвале просидел.

— А сейчас? — тихо спросила Ирина, не сводя глаз с лица Головкова.

— Что сейчас? — Подполковник вновь обернулся и посмотрел на стоящий у стены шкаф со стеклянными, затемненными дверцами, сквозь которые смутно виднелись пузатые бутылочные силуэты. — Сейчас он поклялся мне, что будет вести себя достойно, как мужчина. Хотя, конечно, тяжко ему. Он ведь по Дашке до последнего дня сох, все надеялся, что она вернется к нему.

— Почему же вы мне об этом раньше ничего не говорили?

— Зачем? — Головков угрюмо посмотрел на Ирину, так, что от его тяжелого взгляда она почувствовала себя неуютно. — Чтобы ему еще больше нервы измотали? Я что, нашу систему не знаю? Попадешь в жернова — не выскочишь, пока тебя в порошок не измелют. Я к вам, Ирина Владимировна, со всем уважением, и человек вы душевный, и следователь замечательный, но это все не важно. Важно лишь одно — попал человек в дело, надо, значит, допросить его по полной программе, а лучше разика три, глядишь, он где и запутается. Знакомых всех его потрясти, алиби попроверять. Так ведь? Я и сам знаю, что так. Порядок такой. Но зачем мне этим порядком следовать, если я знаю, кто Дашку убил? Ну теперь, слава богу, и вы убедились.