Я, Лунин… - [21]

Сидящий в расположенном у окна кресле Рассказов внимательно рассматривал появившегося в номере посетителя. Молодой человек, на вид нет еще и тридцати, худощавый, с тонкими, резкими чертами лица и аккуратным пробором черных, смолянистых волос.

— Ракицкий, — взглянув на напряженно застывших охранников, молодой человек едва заметно улыбнулся и очень плавно, почти как в замедленной съемке, извлек из внутреннего кармана пиджака удостоверение, — референт Вадима Юрьевича.

Поднявшись из кресла, Рассказов внимательно изучил удостоверение посетителя и лишь затем протянул молодому человеку руку для рукопожатия.

— Я так понимаю, у вас все готово. — Референт бросил взгляд на лежащие под письменным столом сумки. — Вадим Юрьевич просил передать: вернувшись в Среднегорск, приложите усилия, чтобы конфликт с губернатором не перешел в открытое противостояние. Мы дадим ему понять, что он залез на чужую территорию, — молодой человек вновь едва заметно улыбнулся, — но надо постараться максимально сгладить все негативные последствия этой ситуации.

— Легко сказать, — с сомнением вздохнул Павел Дмитриевич, — мне кажется, когда Сергиевич поймет, что деньги прошли мимо него, он ни о чем другом долго думать не сможет.

— Вот и напрасно, — улыбка на лице посетителя стала более отчетливой, — если не ошибаюсь, у него до новых выборов осталось чуть больше года. Так что, о чем подумать, все ж найдется, главное, чтобы эта способность в принципе не была утрачена. Ваши люди вынесут сумки в коридор, — не меняя выражения лица, сменил тему разговора молодой человек, — или мои могут зайти?

— Парни! — Рассказов кивнул, указывая на сумки. — Выносите имущество. Мое почтение Вадиму Юрьевичу.

Мужчины вновь обменялись рукопожатием.

— Вадим Юрьевич постарается позвонить вам сегодня, — референт заместителя министра взглянул на часы, — но, скорее всего, уже вечером, не раньше восьми. Сами понимаете, — лицо молодого человека вдруг стало необыкновенно серьезным, — служба.

— Ну да, понимаю, — вздохнул Рассказов, глядя, как пятьсот миллионов рублей покидают его апартаменты.

* * *

Трошин ткнул вилкой в последний лежащий на тарелке ломтик жареной картошки и, обмакнув его в остатки кетчупа, с наслаждением отправил в рот. Жареную картошку, особенно обильно приправленную кетчупом, Николай обожал с самого детства.

— Можно, пожалуй, и повторить. — Он взглянул на успевшую поужинать до его возвращения жену, которая что-то внимательно изучала в своем смартфоне.

— Больше нету, последнее было, — буркнула, не поднимая головы, Ленка, — сытость за двадцать минут до организма доходит. Можешь пока чайку попить.

— А двадцать минут мне, значит, мучиться, — проворчал Николай, выбираясь из-за стола, — можно было и побольше пожарить.

— Вот сам бы приехал домой хоть раз пораньше, начистил да пожарил, вот и было бы тебе побольше, — наконец оторвала голову от телефона жена. — Я тоже здесь с двумя детьми не на печи целый день лежу. Все время то одно, то другое.

— Лена, — Трошин раздраженно опустил тарелку в мойку, та с силой ударилась о бортик, но осталась цела, — это же магазинная картошка. Это дольки, я их сам покупал в субботу. Их не надо чистить, их надо просто побольше на сковородку выложить. Могу я за весь день поесть так, чтоб нормально наесться?

— Ой, ты посмотри на него, — с готовностью вступила в схватку супруга, — весь день не доедает. Что же это, тебя в твоей собственной забегаловке кормить перестали? Али там шибко дорого?

— Я ведь просил тебя. — Николай повернул кран, но шум бегущей воды не помешал ему расслышать очередной выпад Ленки.

— Конечно, это же не забегаловка, как я могла забыть, — жена встала с дивана и подошла на несколько шагов ближе, чтобы быть точно уверенной, что каждое ее слово достигло цели, — это же заезжаловка. Туда ведь пешком не дойдешь. Хотя, как по мне, там ни пешком, ни верхом делать нечего.

Николай знал, что у жены были весомые причины недолюбливать его мотель, хотя, на его взгляд, у всех у них уже давно истек срок давности. Три года назад они с Ленкой как-то раз вместе заехали пообедать в «Радушный», чего обычно никогда не делали. Оба они были голодны, двухлетний Темка капризничал, а полугодовалая Иришка категорически отказывалась слезать с рук и ложиться в коляску. В итоге Трошин отправился на кухню, чтобы поторопить поваров, и сделал это с таким усердием, что принесенный им вскоре шашлык, хоть и был замечательно замаринован и аппетитно пах, внутри оказался сыроват. Ленка, которая за время ожидания окончательно проголодалась, высказала мужу свое фи, но расправилась со всей порцией. Можно было бы считать, что инцидент исчерпан, почти не начавшись, но через пару часов у Ленки скрутило живот, и она, сделав вполне обоснованный вывод, что во всем виноваты подчиненные Николая, а значит, и он сам, высказала ему все, что думала о его придорожном бизнесе по полной программе, причем сделала это несколько раз, после каждого своего возвращения из уютной комнаты, украшенной итальянской кафельной плиткой и таким же итальянским унитазом.

Вполне возможно, что этот неприятный, но все же не очень значительный эпизод постепенно стерся из Ленкиной памяти, если бы спустя всего три месяца она не заподозрила, что муж крутит роман с одной из продавщиц расположенного в мотеле продуктового магазинчика. Подозрения Ленки были вполне оправданны. Магазин был открыт круглосуточно, а продавцы работали сутки через трое. Отработав свою смену, маленькая черноглазая Танюшка поднималась на второй этаж, где в одном из свободных номеров ее уже ждал Трошин. Отношения эти длились уже около года, а начались они в то время, когда беременную супругу вначале положили в роддом на сохранение, а после осчастливили советом на некоторое время воздержаться от сексуальной активности. Намеки Николая о том, что существуют некоторые альтернативные пути получения удовлетворения, жена вначале просто игнорировала, а в конце концов известила супруга, что в число альтернативных вариантов входит и возможность получения самостоятельного удовольствия, закрывшись в ванной комнате.