Я, инквизитор. Башни до неба. - [10]

– Как вы можете сидеть там и смотреть... И этот запах... – он содрогнулся.

– Дело привычки, – ответил я.

– Как это? – Он широко распахнул глаза. – Вы что, видели много подобных случаев?

– Я участвовал в допросах. – Я пожал плечами. – И поверьте мне, что это ещё хуже, поскольку там вы имеете дело с живым, страдающим человеком, а не с трупом, как здесь.

– Вы говорите так, будто сочувствуете тем, кого допрашиваете. – Он открыл глаза ещё шире.

– Я должен ненавидеть грех, а не грешника – объяснил я спокойно. – А скажите, кто более достоин жалости, как не человек, который сбился с пути Господня?

– Вот как, – удивился он.

– Но хватит, однако, обо мне, скажите лучше, знали ли вы эту девушку?

– Во дворце столько слуг, что можно запутаться, пытаясь запомнить их лица или имена, – сказал он. – Но да, её я помню. Недавно госпожа маркграфиня разговаривала с ней при мне о каком-то платье. Ну, она скорее ругалась, чем разговаривала, потому что девчонка что-то испортила. Она даже расплакалась.

Я понял, наверняка правильно, что расплакалась Екатерина Кассель, а не маркграфиня фон Зауэр.

– Я слышал, что она была красива и молода? Это правда?

Он прикрыл глаза, словно пытался увидеть под веками образ из прошлого.

– Насколько я помню, да, – ответил он наконец. – Но если вы хотите узнать больше, расспросите других портних. Я мог бы вам порассказать о придворных барышнях. – Он улыбнулся. – Но что я могу знать о девушках из швальни?

– Конечно, – ответил я.

– Что же вы собираетесь делать теперь, если мне позволено знать?

– Отдам приказ арестовать владельца этой трущобы, потом его допрошу.

– Ах! Это значит, что у вас, наконец, есть подозреваемый?

– Возможно.

Конечно, этот человек был в той же степени подозрительным, как и все жители города. Может, даже меньше, ибо у него за плечами было, по крайней мере, шесть десятков лет, он не доставал мне и до плеча, а с виду напоминал питающегося кореньями пустынника. Каким чудом человек с подобной комплекцией мог справиться с молодыми, сильными девушками? Но мастер Кнотте кого-то хотел и должен был арестовать, так что жребий пал именно на этого несчастного.

***

– Знаешь, что эта баба посмела мне сказать?! – Гремел Кнотте.

Его щеки покрылись кровянистыми пятнами, и я подумал, что он выглядит так, будто его прямо сейчас кондрашка хватит. Не то, чтобы я был против подобного оборота дел...

– Она сказала, чтобы я не смел арестовать невиновного, внушить ей, что это Мясник, и испариться с гонораром. Вот мерзкая ведьма!

– Мясник? Так его прозвали?

Кнотте тяжело пыхтел ещё некоторое время, и пурпур медленно сплывал с его отёчного лица.

– Ну, Мясник, – ответил он почти спокойно. – В общем, довольно метко. Но чтобы так подумать обо мне, инквизиторе!

Держу пари, что мастер Альберт думал о подобном решении проблемы, на тот случай, если дело затянется. Однако, как видно, маркграфиня фон Зауэр тоже была не в дровах найдена. Я начал её искренне любить. Впрочем, я полюбил бы даже вошь, лишь бы только жрала Кнотте сколько влезет.

– Я думал, что мы разберёмся с делом как надо, раз–два и готово, но... – он прервался на миг и обратил взгляд на меня. Его глаза сузились, и я догадался, что произойдёт дальше. – Если я не получаю поддержки от ближайшего помощника, то как это должно выглядеть, а?! Лодыря гоняешь, паршивец, с утра до вечера, а я выслушиваю оскорбления от этой суки.

Мне было интересно, верит ли он сам в то, что говорит, или же лишь тешит своё чувство юмора, найдя козла отпущения. Кнотте был выше меня и тяжелее по меньшей мере на пятьдесят, а то и на шестьдесят фунтов. Но я мог поспорить, что надеру ему зад быстрее, чем самый красноречивый поп сможет прочитать «Радуйся, Мария». Только потом мне можно будет не возвращаться в Академию Инквизиториума. Так что пришлось стиснуть зубы и прижать уши.

– Мне очень жаль, мастер Альберт, что приношу вам столь мало утешения. – Я опустил голову.

– Ты ленив, парень. Ленив, туп и безынициативен, – говорил он, чётко акцентируя отдельные слова, как будто каждое из них должно быть остриём, воткнутым прямо в моё сердце.

– Я постараюсь, мастер. Правда, постараюсь.

Он презрительно фыркнул и махнул рукой.

– Из свиньи орла не сделаешь. – Он отвернулся от меня. – Иди к трактирщику, пусть пришлёт ко мне двух каких-нибудь девок и несколько бутылок, – приказал он. – Когда человек немного подвигается, то плохие жидкости выходят с потом.

– Конечно.

– Только чтоб были молодые и красивые, – приказал он.

– Прослежу за этим лично.

– Ну! Хоть на что-то ты годишься, оболтус. – Немного повеселевший, он дружески потрепал меня за ухо, а потом вытолкнул за порог.

Если Кнотте считал, что своим развязным, несправедливым или оскорбительным поведением спровоцирует меня на опрометчивую реакцию, то он был ещё тупее, чем я думал. Я мог потерять слишком многое, чтобы дать волю эмоциям. Кроме того, инквизитор должен иметь горячее сердце и холодный разум, всем нам это свойственно, так что я не собирался поступать иначе, чем придумали люди умнее меня. Я спустился на первый этаж к трактирщику и вместо «здрасте» сразу дал ему в ухо. Что ж, по крайней мере, таким образом я мог компенсировать себе неприятности, доставленные мне Кнотте.