Я иду искать - [17]

Я лежу на асфальте в собственной рвоте, Лолли кричит «Мамочка!», и последнее, что я вижу, прежде чем уплыть в никуда — мёртвое, мёртвое, красивое лицо миссис Шипли, кровь, опутавшую паутиной её бледную кожу, её широко распахнутые голубые глаза, бледно-серые в лунном свете. Последнее, что я вижу. То, что никогда, никогда не смогу забыть.

Глава 3

Я барахталась, болталась в густой волне страха, бросающей меня навстречу мечтам о смерти, не дававшей спать. В метаниях между сном и явью я на одну секунду — чудовищную, бесконечную секунду — представила, что Анжелика Ру знает всю мою подноготную. Если она владеет информацией о моём прошлом, она владеет и мной. Она может, держа мою историю на раскрытой ладони, как маленький подарок — ягоду, конфету, утёнка — протянуть её Дэвису, Мэдди, Шарлотте, любому соседу, любому из моих коллег. Будет ли мой муж считать меня той же, что сейчас? Эта мысль, окончательно разбудив меня, с силой ударила, искорёжила, лишила воздуха.

Я потёрла лицо, села. Ру никак не могла знать о моём прошлом. Это было невозможно, разве что она умела читать мысли. Серый свет в окне подсказал мне, что уже светает; логика же сказала, что Анжелика Ру не обладает надо мной такой властью. Но даже частые, медленные вдохи и выдохи по дайверской методике бессильны были меня успокоить. Я слышала её гортанный голос, видела её всезнающий взгляд. Приходи в гости. Как-нибудь. Нам нужно о многом поговорить.

Детский монитор начал издавать тонкое, недовольное пиликанье. Оливер проснулся и хочет есть. Я поднялась, отключила звук, чтобы Дэвис не услышал. Муж спал, и я не хотела нарушать его сон.

Сменив раздутый подгузник, в котором Оливер провёл ночь, я принесла малыша в нашу кровать. Он заморгал и одарил меня кривобокой улыбкой, показав пару крошечных зубов посреди нижней десны. Ребенок был беспощадно равнодушен к моим проблемам.

Сама того не сознавая, я улыбнулась ему в ответ и прошептала:

— Доброе утро, чудесный малыш.

Оливер подполз ко мне, сопя и хрюкая, я приподняла футболку, чтобы он мог пришвартоваться прямо к груди. Он принялся старательно сосать, вцепившись в футболку обеими руками. Я подумала — интересно, просочатся ли в молоко плохие мысли, как, несомненно, просочился джин-тоник, которым я вчера накачалась. Вздохнув, я пообещала себе быть спокойной и милой ради моего мальчика.

Очертания его тельца в неясном свете казались мне бесконечно прекрасными. Я любила его большую, круглую, как у Чарли Брауна[5], голову, пока ещё почти лишённую волос. Весь в папочку, говорил Дэвис, печально улыбаясь и проводя рукой по собственной растущей лысине. Оливер получился похожим на Дэвиса, но у него были мои глаза, широко посаженные, ярко-зелёные. Он был, несомненно, просто чудом, и его сделала я. Я привела его в этот мир.

Положив ладонь ему на спинку, я слушала, как бьётся его маленькое, сильное сердце. Забота о малыше пробуждала гормоны, сглаживавшие острые углы моей жизни. Огромный, мрачный мир по утрам, когда я занималась простыми, рутинными делами, сжимался до размеров маленького — в нем поднимается и опускается широкая грудь Дэвиса, чуть дальше по коридору спит наша Мэдс, а ярко-лиловые фиалки на клумбе просыпаются, чтобы встретить солнце. Но сегодня всё было иначе.

Я не могла избавиться от чувства, что Ру затеяла эту игру из-за меня.

Так быть не могло. Но именно так чувствовалось. Эта игра была придумана, чтобы повысить свой социальный статус, и будь Тейт поумнее, она бы это поняла. Мне всё должно было стать ясно, ещё когда Ру заняла место Шар, очевидно означавшее власть, с таким видом, будто оказалась там случайно. Это был продуманный план, и целью его стала нелепая игра, в которой женщины показали все свои слабости. Ру охотилась на виновных, она запустила крючки в меня и Тейт Бонакко. Её Ру выудила без проблем, но вряд ли она могла себе представить, насколько высоки ставки в моём случае.

Всё, чего она от меня хотела — чтобы я переплюнула Тейт. Не самая высокая цель. Я просто накрутила себя, перенервничала. Поэтому Ру в меня и вцепилась. Что я ей показала? Лишь что я в чём-то виновата — это, в общем, нормальное человеческое состояние.

И всё же мысли не давали мне покоя, даже когда я медленно гладила тёплую спинку Оливера, глядя, как солнце льёт в комнату лимонный свет. Раньше мне было нечего терять. Прошедшие семь лет подарили мне Шар, вслед за ней Мэдди и Дэвиса и, наконец, Оливера — один за другим они пришли в мою жизнь, и наконец, я впервые оказалась дома.

В семье, где я росла, мама выше меня ставила моего брата, папа — свою работу. После катастрофы всё стало намного хуже. Отец винил меня за то, что пришлось поменять все карьерные планы и переехать в Бостон, а мать? Для неё я словно покрылась тефлоном. Прежде она смотрела на меня, хотя бы для того, чтобы взглядом выразить неодобрение. После аварии — не смотрела вообще. Я кое-как закончила школу, и, думаю, для всех нас стало облегчением, когда я выбрала захудалый колледж на другом конце страны. Удивительно, как я вообще куда-то поступила с такими оценками — хотя у меня были бабушкины деньги. Дети, за которых платят, куда-нибудь да поступят. Я перебралась в квартиру-студию возле общежития, но в колледже так ни разу и не появилась. Это было неважно.