Тайна золотой сабли

Посвящаю своей дочери Юлии.

Нельзя пронести через толпу факел

Правды, не опалив никому бороды.

Немецкий ученый и публицист Г. Лихтенберг

Ноябрь 1942 г.

Дверь с шумом распахнулась, впуская в избу колючий морозный воздух, и на деревянном пороге появилась соседская дочь. Ей было пятнадцать лет, возраст, когда гадкий утенок стремительно превращается в прекрасного лебедя. Вид у гостьи был испуганный. Платок съехал в сторону, обнажив правое ухо с изящной золотой сережкой, старенькое пальтишко с цигейковым воротником было застегнуто только на одну пуговицу.

— Ты чего, как с пожара? — удивилась женщина, глянув на нее поверх очков и отложив в сторону вязание.

— Тетя Маруся, по грейдеру подводы шли с ранеными, — девушка с шумом выдохнула и перевела дыхание, — так вот, военные дядьки сказали, что не сегодня — завтра фашисты займут Сталинград и сразу сюда попрут! Да-да, теть Марусь, говорю вам слово в слово! — поспешно добавила она, заметив недоверчивый взгляд.

— Не может этого быть, — Мария резко встала и растерянно оглядела комнату, — по радио говорили, что к Волге немца не пустят! Ты, Зинаида, вот что, — она на минуту задумалась, — сбегай-ка в школу и позови Татьяну. Скажи, мол, пусть быстрее домой возвращается. И своих учеников пусть отпустит по домам. Не до уроков теперь!

— Хорошо, теть Маруся, — девушка махнула рукой и повернулась к двери, — тогда я побежала!

Оставшись одна, Мария подошла к комоду и открыла нижний скрипучий ящик. Она протянула натруженные руки крестьянки и бережно достала стопки фронтовых писем, перевязанных ленточками. Одни были от сына Лёши, а большая часть — от зятя Тимофея. Ее дочь Татьяна, окончив педагогическое училище, вышла замуж за неделю до начала войны.

— Ах, вы мои сердешные, — покачала головой женщина, — не успели пожить да порадоваться, налюбиться и ребятишек завести. Война, подлая, разбросала наших детей.

Она пошарила рукой в сундуке, аккуратно приоткрыв тяжелую крышку, и вытащила старую наволочку. Раскрыв ее, положила все зачитанные треугольники писем внутрь и обвела комнату долгим взглядом. На стене висела сабля с позолоченной рукояткой. Она сняла ее с крючка и оглянулась на скрип открывающейся двери.

— Мама, что случилось? — Татьяна испуганно кинулась к Марии. — Зинка прибежала, как угорелая, с уроков меня сорвала…

— Говорят, «наши» сдают Сталинград, — женщина обняла запыхавшуюся дочь, — а в сельсовете предупреждали, что при необходимости надо все письма с фронта сжечь и спрятать оружие.

— Мама, я письма Тимофея не дам жечь! — она посмотрела на пол, где лежала раскрытая наволочка.

— А мы их спрячем, дочка, — грустно улыбнулась мать, с искренним трепетом проведя пальцем по изящной гравировке на эфесе сабли: «За храбрость», — и шашку твоего отца тоже.

— А куда спрячем? — растерянно проговорила девушка, блуждая взглядом по комнате.

— Думаю надо вырыть яму за домом и туда все сложить. А немец уйдет, мы и достанем все в целости и сохранности.

— А если не уйдет?

— Что ты говоришь, милая! Даже не думай так! Разве есть такая сила, чтобы русских на колени поставить? Разве наши мальчишки зря воюют и кровь свою проливают, а?

Таня обняла расстроенную мать.

— Мама, прости, — девушка вздохнула.

— Ниче-ниче, — Мария ласково похлопала Татьяну по спине.

— Я тогда возьму в подвале лопату и пойду рыть яму, — махнула рукой взрослая дочь.

— Что ты, милая, — женщина покачала головой, — земля уже мерзлая! Тебе одной не справится. Ты Петьку позови!

— Фуф, он как банный лист пристанет, потом от него не отделаешься, — засмеялась девушка, — прилипчивый он какой-то!

— Да он любит тебя с самого детства, — усмехнулась мать, — вот и крутится всегда рядом, как собачонка.

— Вот именно, что как собачонка! Никакой гордости нет!

— Ты его не обижай, он все-таки хворый…

— Хворый, — с иронией повторила Таня, — подумаешь, в детстве ногу сломал и хромает теперь. Зато на войну не взяли! Наши-то мальчишки с врагом бьются, а он, комиссованный, теперь первый парень на деревне, — она заглянула в открытый ящик и осуждающе повторила, — хворый.

— Ну он же наш сосед, ему можно доверить такое дело. Иди, Таня, попроси его помочь выкопать яму.

— Ты все письма сложила?

— Все-все, не волнуйся!

— Ну ладно, — девушка улыбнулась, — пойду за Петькой!

Июнь 2003 г.

Юля Симонова любила деревенские свадьбы. Было в них что-то настоящее, то ли от изобилия вкусных домашних угощений — свежих и незамысловатых, то ли от хорового, порой нескладного, пения нетрезвых гостей, то ли от тостов, вызывающих искренний смех или, наоборот, слезы. Поэтому, когда мама сказала, что их сельские родственники пригласили на свадьбу, она сразу согласилась. Поехали всей семьей: мама, Юля с дочерью Мартой и Андрей, выполняющий по совместительству обязанности мужа и водителя. Андрей Осипов, с которым она познакомилась полтора года назад во время расследования убийства на телестудии главного режиссера, переехал к ней жить прошлой зимой. Их союз не был скреплен печатью ЗАГСа, поэтому он был мужем, но лишь гражданским. Ах, как Юля не любила это выражение «гражданский муж»! Было в нем такое явное противоречие и какая-то нечестность. Во-первых, понятия такого нет ни в законах страны, ни в юридических документах. А во-вторых, если мужчина любит, то почему не сделает предложение руки и сердца, как бы это старомодно не звучало, и не станет настоящим, официальным? На самом деле пребывание Андрея в этой роли ее не смущало, просто она не называла его мужем, ни в глаза, ни за глаза. Она и сама была не уверена, что он и есть тот самый единственный, с которым она хотела бы встретить старость. Юля любила Андрея, но с самого начала их отношений она забыла надеть «розовые очки», как это бывало раньше. Ее чувства к майору уголовного розыска Осипову были ровные и постоянные. Она знала, что он — порядочный и надежный человек, но порой ей не хватало какой-то безумной романтики и остроты.