Я и Я - [44]

Эта гневная вспышка лишний раз намекала на то, что влезать в это дело не стоит. Добавляла сомнительности предприятию.

«Ну его к черту с таким принципом неопределенности!» – подумал я. Однако сказал:

– Согласен.

После этого нас по чьему-то ходатайству перевели в отдельную камеру. Кроме того, у нас появился мобильник. Никто из администрации и не думал его отбирать. Рафик то и дело кому-то названивал.

– Сканер готов, – однажды сообщил он. – Тебя отвезут в одну хорошую клинику якобы для психэкспертизы. А на самом деле будут тестировать для эксперимента. Пока будут готовить тебя – доставят болванку.

– Доставят что?

– То, на что будут тебя копировать.

По его раздраженному тону я понял, что он не готов ответить на этот вопрос. Просто не в курсе, где эти болванки растут.

– Слушай, а заказчик кто? Кто этот проект финансирует?

– Витей зовут. Больше мне о нем ничего не известно.

– Какова вероятность успеха? – не отставал я. – Как я понимаю, прецедентов пока что нет?

– Вероятность всегда есть, – ответил он довольно уклончиво. – В отличие от прецедентов.

Возможно, подвернется случай свободу себе вернуть, помышлял я. Дать деру из насиженных мест. Если же выберусь из эксперимента живым, то пообещали освободить от оставшегося наказания за невменяемостью. Да и в любом случае – какое-никакое, а развлечение. Разнообразие и перемена участи, которой бредят все каторжане еще со времен Достоевского. Рафиковы лекции уже навязли в ушах. Надо устроить себе каникулы. Мне еще два года сидеть – из трех.

– Да ты не волнуйся так! – убеждал меня Рафик. – На микроуровне, в мире элементарных частиц, эта система работает.

– Так это ж на микроуровне! – возражал я. – Это же совершенно другой аспект.

– Кстати, фамилия того француза, который это дело со спутанными фотонами провернул, – Аспект. Не упоминай его имени всуе, – строго сказал он.

Рафик в свое время тоже вел сходные разработки. И как вы убедитесь, кое до чего допер. Однако денег на дальнейшие эксперименты ему не дали. Вернее дали, но не ему. И все потому, что удачливый соискатель был чьим-то племянником. Вот Рафик и устроил аутодафе. Спустился в вестибюль и поджег свою диссертацию. Попутно выгорел гардероб. Судили. Сел. Дали ему немного. И почти весь срок он уже высидел. Отрабатывая в то же время свою тему на мне.

Я же пытался уяснить практический, простите, аспект, принципа нелокальной связи:

– То есть, что одна голова думает, то же самое думает и другая? Что делает один субъект – то и второй, параллельно первому, выполняет?

– Ну-у… Конечно, не исключено… что есть некая конкордантность, согласованность… И даже наоборот, следует допустить… – он сделал неопределенный жест, покрутив растопыренными пальцами у виска.

– Ты мне тут не делай пальцами! – настаивал я. – Ты скажи: если мне, например, приспичит отлить и я навещу гальюн, то, будучи в то же время на светской тусовке или в местах народных гуляний, я вынужденно совершу те же самые действия? Прямо при всех?

– Боюсь, что первое время тебе будет не до гуляний, – с некоторым сожалением сказал Рафик.

Или он использует меня втемную, или сам в своем темном углу не предвидит всех последствий задуманного, решил я.

– А может, зря ты поджог учинил? И наоборот, правильно, что твои бредни не финансировали?

– Сам-то за что сел? – обиделся этот ученый.

За сканирование, молча согласился я. Используя якобы новейшее компьютерное обеспечение, а также похожий на кастрюлю блестящий цилиндр. Клиенты получали надежду на послесмертие. Хотя я не очень-то обещал.

Рафик сказал уже примирительно:

– Пора, пора уже понять государству: если оно не финансирует наши проекты, то их финансирует мафия. Тем более, если весь проект укладывается в стоимость спортивного автомобиля.

Адвокат тут же начал обо мне хлопотать. Верней, начала. Звали ее Катя.

– Вас освободят как ненормального, – уверяла она. – Нормальный бы не смог до такой кастрюли додуматься.

Я б ей мог возразить афоризмом насчет темных углов. И как назвать тогда тех клиентов, что доверчиво головы в мою кастрюлю совали?

Впрочем, не исключено, что после предстоящего эксперимента я еще ненормальнее, чем они, стану. В смысле, доверчивей.

Меня перевели в психушку, решетки которой были так же крепки, как и тюремные. Кое-какое медицинское оборудование для тестирования мозгов в ней имелось. А если чего и не было, то мы с Валерой отправлялись туда, где оно было. Причем на время выездов на места Валера пристегивался ко мне наручниками, чтобы один из нас не сбежал.

– Нельзя ли на второго болвана взглянуть? – как-то спросил я.

– Это лишнее, – заверил меня Валера. – Он в искусственной коме, но даже если его оживить, пообщаться с ним не удастся: состояние ума у него младенческое. Он не то что ходить-говорить – он и головку-то держать не умеет.

– Сколько ж ему лет?

– Соответствует вашему биологическому возрасту. Выращен ускоренным методом. Донор, у которого брали ткань, мне неизвестен.

Аппарат для сканирования не очень отличался от моей кастрюли. Только у Валеры с помощницей их было две. Даже мелькнула мысль, что я уже стал доверчивым. Что Валере незаметным образом удалось свести меня с ума. Манипуляции операторши Нины отличались от тех, что практиковал я. Например, мою бритую голову она чем-то смазала для пущей электропроводности. Сделала мне укол и пожелала всяческих сновидений. Я же ничего снотворного клиентам своим не давал. Совал в руки пакет тестов для определения IQ и рекомендовал листать. Сам же сосредоточенно пялился в экран монитора. Вся процедура занимала пятнадцать минут. Уделять клиенту больше времени за его сто долларов я себе позволить не мог.