Я и Я - [13]

Григорий скривился:

– Я совершеннолетний человек, я подписал контракт, а что не поставил в известность отца – так это мое личное дело… Никто не имеет права отказать мне в выполнении долга добровольца в урегулировании локального военного конфликта.

– Вам нельзя здесь находиться! – в голосе адъютанта сквозило отчаяние. – Переброска начнется с минуты на минуту, и вам следует немедленно быть у генерала!

Григорий усмехнулся. Да, все понимают, что Зерна – местечко не из лучших… Все возвращаются с орденами, но кто с оторванной ногой, кто без руки или с искусственными позвонками… Но ведь возвращаются же! И нельзя же так откровенно… Да, отец, да, беспокоится, но честь, офицерская честь…

– Я никуда не уйду.

Адъютант прикоснулся к уху, на мгновение его взгляд стал отсутствующим – видимо, получал указания. Через несколько секунд он сказал:

– Генерал требует вас к себе. Немедленно. Приказ не подлежит обсуждению. Лейтенант Савельев, выполняйте!

Бородач усмехнулся, кое-кто из группы подмигнул друг другу. Гриша отчаянно покраснел. Взгляды товарищей откровенно говорили: «Ну вот, видишь, не пустят тебя ни на какую Зерну! Поезжай служить в тепленькое местечко, в Антарктиду или на Четвертую Лунную, радарами ворочать… Не быть тебе в спецназе, у нас людей убивают».

– Хорошо, я лично скажу отцу, я… Хорошо! – воскликнул Григорий. – Я напишу рапорт. Я потребую. Я вернусь. Подождите, друзья!..

Он вскочил в джип и постарался не оглядываться. Черт побери, да что же это такое!..

– Виноват я, что ли, что твой сын? – крикнул он, влетев в кабинет.

– Смир-рна! – скомандовал генерал. – По форме.

– По форме – никто не имеет права меня задерживать…

– Садись, сын.

В этом пафосном обращении читалось многое: и «мать болеет», и «ты у нас единственный», и «какой из тебя терминатор?», и «служить ты будешь, где скажу». Все это Григорий знал, и на душе сделалось кисло, как от съеденного лимона.

– Я сын генерала… – прошептал он. – Ты же в горах воевал, отец! Мы с матерью тоже тебя ждали – и ты вернулся… Мой дед – афганец. Мои прадеды – под Берлином, под Сталинградом… Я тоже – туда, где я нужен, где ждут… а не просиживать штаны…

Слов не находилось. Он закончил совсем тускло, как побитый щенок.

– Мы жизнью рисковали со смыслом, – спокойно ответил отец, постукивая карандашом по столу. Карандаш был странный – толстый и двухцветный. Один конец синий, другой красный. Григорий никогда таких не видел. Раритет? У отца была коллекция старинных вещиц.

– А мы – без смысла, что ли?

– А вы погибнете через… – генерал вскинул руку с хронометром, вгляделся, – …полчаса. Первый десяток. Второй десяток – еще через полчаса, со второй партией телепортации. Вот, возьми рапорт с отказом от участии в операции, подпиши…

– Меня осудят как труса!

– Они уже будут мертвы.

– Что за бред… извините, что не по форме, товарищ генерал! Официальные потери миротворческого контингента на Зерне – менее двадцати процентов, на Хануе – около десяти! Я сам видел возвратившихся ветеранов.

– Гм.

Что хотел сказать этой многозначительной фразой отец, было совершенно непонятно.

– Трое суток гауптвахты, – продолжил Савельев-старший через несколько минут. – Кру-гом! Шагом марш!

– Товарищ генерал, я буду вынужден подать на вас рапорт. Возможно, в Мировую Президентуру. Возможно, подключу общественность, прессу и телевидение, – при этих словах генерал поморщился, но промолчал. – Я твердо все взвесил и решил!

Кирилл Савельев потер лоб, потом грудь под плашками орденов. Вздохнул.

– Ну что ж… Ты, верно, думаешь, что отправляешься к черту на кулички, где проверишь себя на мужественность, на дружбу, на выносливость? Молодец. Герой. А теперь ответь мне на такой простой вопрос: как, по-твоему, осуществляется процесс телепортации?

* * *

– Да, вот так он и спросил: «Как, по-твоему, осуществляется процесс телепортации?» – на продубленном солнцем лице ветерана промелькнула усмешка.

Кто смотрел на него в тот момент, поежился: глаза капитана вглядывались вдаль, вглубь, в прошлое, и он невесело усмехался своей наивности и тому, каким молодым он был… Все знали, что у Савельева в трех местах перебита нога и три ребра заменены протезами. Свои легкие он сжег на штурме Лавиты, полпечени отмахнули хирурги после заражения местными болотными паразитами. Ну и так, по мелочи…

– Я ему и пересказал параграф учебника. В общем, вы знаете: разложение, перенос, сборка… с точностью до микро-милли-вот-такусенького… Память на момент прыжка, джампа, переноса… И так далее. Вот тут-то он и сказал мне, почему никто из генералитета никогда не бывал на Зерне – и не побывает. Сказал такое, что лезть в эту дьявольскую кабинку нормальному человеку просто не захочется.

– Но вы-то здесь? – усмехнувшись, спросила девушка в красной бандане. – Значит, «прыгнули». Только почему назад-то не собираетесь? Еще один прыжок – мы же все знаем, что это не страшно. На своей шкуре. Без всяких генеральских басен…

– Не собираюсь я назад. Да и ты, думаю, не соберешься, когда узнаешь.

К его словам отнеслись, как водится, скептически. Ветерана тут, на Базе-7, хорошо знали, басни его – и в баре, и у костра в хорошую погоду – слушали с удовольствием. Да и кто столько порасскажет: лет пятнадцать или двадцать тут воевал, когда стандартный контракт – три года… Но была за ним маленькая фишка, назойливый, но безобидный пунктик – отговаривать народ от возвращения с Зерны. Только что значит вернуться домой для солдата!