Серое китовое брюхо «семьдесят шестого» проплыло над их головами, протянуло за собой рябь раскаленных воздушных струй, накрыло громовым ревом.
Тайга придержал фуражку обеими руками и вжался спиной в сиденье, а Охрименко резко затормозил, свернул на обочину и, причитая, полез в придорожную канаву за улетевшим беретом.
Пока обогнули взлетную полосу да пока прошли посты — бельгийский и свой, — транспортный самолет уже заглушил движки и встал под разгрузку. Заворочался на выезде из пожарного ангара обшарпанный бензовоз, зарычали одна раскатистее другой разномастные фуры, выстроившиеся на краю поля. Замельтешили техники, интенданты всех рангов и званий, какие-то бедолаги из «Красного Креста», сомнительные штатские — местная аэропортовая братия…
Но из всей этой суеты взгляд сразу выхватывал искомый объект — единственного прилетевшего пассажира.
— Шо, вон та цаца? — непритворно удивился Охрименко и заложил достойный пикадора вираж, чтобы разминуться со стальными бивнями чадящего, как самовар, погрузчика.
Пассажир и впрямь выделялся на фоне пейзажа как фотомодель на трамвайной остановке. Он так и не сошел с трапа, задержавшись на нижней ступеньке, и словно с пьедестала оглядывал летное поле поверх голов. А одет был и вовсе странно. Летний светло-бежевый костюм с иголочки — кстати, совсем еще не по погоде, дурацкая шляпка — хорошо, если не соломенная, позор, да и только! У ног — добротный саквояж телячьей кожи.
Охрименко остановил «уазик» с открытым верхом в тени крыла. Тайга, расправив плечи, зашагал к трапу.
— Вот только честь тут отдавать не вздумайте, — упреждающе сказал гость, ступая навстречу. — Улыбаемся, здороваемся — и вперед. И так вон пол-Европы повылупилось.
Два сонных фландра, белокурые увальни, кровь с молоком, лениво косились в их сторону со скамейки у глухой стены склада. Прокопченные солнцем грузчики-тополинцы сваливали с полуопущенной рампы брезентовые валики палаток в открытый кузов подъехавшей таратайки. Украдкой поглядывая на приезжего, они то и дело покатывались со смеху.
— Полковник Кривцов. Виктор Маркович, — пассажир первым протянул руку.
Цепкую жилистую узкую ладонь следователя военной прокуратуры.
— Майор Тайга… — и с непривычки через силу, — Роман Егорович. Еще багаж будет?
Кривцов отрицательно мотнул головой и направился к машине. Охрименко уже вытянулся по струнке перед водительской дверцей, надул грудь колесом, намереваясь продемонстрировать командный голос, но Тайга так строго зыркнул, что лейтенант сдулся, как проколотый мячик, без хлопка, и только широко раскинул руки:
— Ласкаво просимо!
Кривцов не сдержал улыбки, а Тайга почувствовал, как румянец заливает щеки.
— Лейтенант Охрименко, — негромко пояснил он гостю, исподтишка показывая шоферу кулак. — Инженер-механик. Сегодня за водителя — и за культмассовый сектор заодно. Вперед, назад сядете, товарищ полковник?
— Виктор Маркович, — повторил гость и без подготовки, с места, запрыгнул через борт на заднее сиденье. — Как тут с границей? Таможней? Волынки не будет?
— Все оговорено, — Тайга и Охрименко синхронно захлопнули дверцы, и «уазик» тронулся с места. — Отштампуем вас как штатского, на пассажирском терминале. Пройдете через зал, а на выходе мы вас снова встретим.
Кривцов никак не отреагировал. Откинулся назад, жмурясь, подставил лицо солнцу и длинным костлявым носом втянул дурманящий весенний средиземноморский воздух.
Сначала на юг, потом на восток, и все по горам, с серпантина на серпантин, через узкие неосвещенные тоннели, по рассыпающимся виадукам, вдоль клокочущих горных речушек, под ажурными арками переплетенных ветвей, мимо одиноких хуторов, сквозь пыльные и пустынные городки, — и выцветшие тополинские лидеры смотрят вслед с предвыборных плакатов десятилетней давности…
В ста километрах от столицы асфальтовая дорога приказала долго жить. Охрименко выписывал «уазиком» затейливые кривые, костеря местных автодорожников, всеобщую разруху и международное вмешательство.
— Та это же балаган, а не миротворческие силы, товарищ полковник! — отсутствие на госте формы явно способствовало словоохотливости лейтенанта. — Чехи прислали горных стрелков, англичане — военную полицию, французы — вообще морпехов. Плюс польские егеря и итальянские карабинеры-парашютисты. Цирк на выезде! Порезали страну на лоскутки — типа под контроль взяли? Курам на смех!
Затяжной извилистый подъем, наконец, закончился, и за очередным поворотом открылся вид на круглую чашеобразную долину.
Кривцов цокнул языком.
— Остановить, товарищ полковник? — обернулся Охрименко.
— Не затруднит?
Большая часть территории Тополины скрывалась под густыми лиственными лесами, но в пологом блюдце котловины деревьев почти не было.
— Местные иногда называют долину Божьей Ладонью, а иногда — по имени города: Плешнино Горсце, Плешинской Горстью, — сказал Тайга. — Представьте, что мы сейчас на основании большого пальца левой руки. Тогда вон те горы, — он показал на четыре круглых скалы, ограничивающих долину с востока, — как кончики пальцев согнутых. А сама ладонь — видите? Вся в морщинах, складках, как настоящая! Овраги да балки, ни пройти ни проехать.