Я и ты - [39]

На Ленинские горы изредка, но выбирались. Уж больно неудобно и муторно было ехать туда – как в Черкизово на «Сталинец» (теперь на его месте красавец стадион «Локомотив»). Зато однажды мигом позабыли про все неудобства, когда у подножия всем известного трамплина набрели на футбольную площадку и увидели кумиров, ради которых только недавно так рисковали, штурмуя ограду Петровского парка. Бобров, Николаев, Гринин, Демин… А вот и сам Григорий Федотов о чем-то беседует с тренером Борисом Аркадьевым. Одно дело смотреть за их игрой с трибуны, как 2 мая, а совсем другое впервые, разинув рот от восхищения, наблюдать так близко за тренировкой знаменитой «команды лейтенантов», одно жалко – не додумались попросить автографы, да и не принято тогда это было. В моем журналистском блокноте они появились позже. Мог ли я, шестиклассник 312-й школы, предположить, что спустя много лет судьба и работа сведут меня со многими из них?

В принципе же Ленинские горы больше считались приютом для «зимников». На санях и лыжах собственного изготовления (фабричные были в таком же дефиците, как коньки) скатывались до самого берега. Одно неловкое движение – и окажешься в воде, проломив хрупкий речной лед. Здесь начинали Александр Филатов, Евгения Сидорова, обладательница олимпийской бронзы чеканки Игр в Кортина д’Ампеццо 1956 года, Виктор Тальянов, Талий Монастырев. Где-то среди них, лихо объезжая склоны, отважничал парнишка по имени Костя из соседней деревеньки Гладышево. От специалистов не раз доводилось слышать, что он мог бы быть отличным слаломистом или гонщиком, но спорту предпочел иной путь – служение Богу, и стал… митрополитом Питиримом, одним из главных духовных сановников Русской православной церкви. Любопытно, пройдут годы, и Питирим, приглашенный Свеном Юханссоном-Тумбой, великим шведом-хоккеистом, вместе с Александром Рагулиным, Пеле, Майком Тайсоном откроет и благословит первый в Москве гольф-клуб. Для Питирима это означало еще и возвращение в родные пенаты: ведь построили гольф-поле как раз на месте его родного Гладышева, от которого на горке осталась лишь симпатичная церквушка.

Упомянул Тайсона и вспомнил, что, в отличие от Пеле, который сразу вписался в компанию, Майк поначалу держался особняком, попивал томатный сок, реже пивко, был молчалив, спокоен, никакой агрессии и оживлялся, лишь завидев очередную симпатичную особу. Но потом оттаял, даже улыбался, сымитировал несколько раз бой с «тенью» и пару своих коронных ударов, избрав «лапой» широченную ладонь Рагулина. Александр потом долго потирал ее – видимо, легкое прикосновение оказалось не столь уж легким…

И, тем не менее, чувствовалось, что гольф, все эти замысловатые клюшки – не его. Заметно же повеселел Майк, когда лизнул тарелку с лакомым для себя блюдом – боксом – в детской школе, куда затащил его Владимир Кудряшов, талантливый специалист и неутомимый организатор. Коллеги Владимира Михайловича незадолго перед этим отыскали где-то на задворках Варшавки способнейшего четырнадцатилетнего паренька, и, естественно, как было не воспользоваться присутствием Тайсона и не показать ему мальчишку (огорчительно, но куда-то запропастился блокнот с его фамилией). Большой чемпион был в восторге и под занавес своего двухчасового урока пригласил его в свой тренировочный лагерь под Нью-Йорком, взяв все расходы на себя. Но что-то забуксовало в тогдашней нашей бюрократической машине, не доехал, возможно, потенциально реальный соперник Тайсона до Америки…

Так уж случилось, что, кроме Майка, мне повезло пообщаться еще с Мохаммедом Али, и это тоже московская история. Он пожаловал к нам в канун Олимпиады-80 и на ринге в ЦСКА провел показательный поединок против трех наших знаменитостей – Евгения Горсткова, Петра Заева и Игоря Высоцкого, по раунду на каждого. Милиции вокруг Мохаммеда скопилось столько, сколько, наверное, Леонида Ильича Брежнева не охраняло. Все-таки удалось изловчиться, поближе подобраться к боксеру и выцарапать из него несколько слов. Через двадцать с лишним лет в олимпийском Сиднее я надумал повторить попытку, однако еще и рта не раскрыл, как мигом почувствовал на запястьях обеих рук защелкнутые наручники. Пара дюжих полицейских разомкнула кольцо, лишь разглядев висящую на шее официальную аккредитацию. От греха подальше поспешил поскорее ретироваться, да и вряд ли что-то можно было выжать из Али после всего случившегося с ним за это время.

Но это уже иная эпоха, а нам пора вернуться на Маросейку послевоенного времени, своего рода альма-матер для нас. В первую очередь вспоминаю нашего участкового добряка-толстяка Барановского. Майор-фронтовик, ух и чехвостил он нас за битые окна, прочие шалости и провинности. Что-что, а дорогу в 46-е отделение (оно тогда находилось во дворе дома, где сейчас посольство Белоруссии) мы знали назубок… Но как без этого? Целый день, как я уже писал, футбол (зимой – хоккей с утяжеленной консервной банкой вместо шайбы и клюшками-самоделками), а еще – салочки, «слон», штандер, чеканочка, прыжки сквозь двойную веревку, другие игры, пополнявшие упомянутый в начале список. О таких забавах сегодня мало кто слышал. Между тем незаорганизованные, стихийные по своей сущности, какой же соревновательный дух они несли, сколько ценных качеств воспитывали! Подтягивали «физику», подправляли волю, если слаба была. Краснеть за свою немощь, неуклюжесть никому не хотелось. Стыдоба! Как било по мальчишечьему самолюбию это жестокое язвительно-саркастическое – «жиртрест». Юрку Фасса, моего дружка, так того просто заклевали, пока он не скинул лишние килограммы и не утер всем нос на турнике. А Андрюшке Гаврилову, долговязому, с длиннющими руками с Телеграфного переулка, как доставалось. Никак не получалось у него «держать угол». В результате он так накачал пресс, что его вместо стула можно было использовать. Позже за Андрюху «заступился» младший брат Валерий; начиная с детских, соревнования одно за другим выигрывал, пока не добрался до звания чемпиона Европы по прыжкам в высоту и олимпийского пьедестала…