Я хочу жить - [18]

Но Ванька заявил решительно:

— В праздник и без того весело, пусть в будни порадуются.

Я решил помочь Ваньке собрать посылку и стал отдавать ему все, что было возможно. Однако дело у нас подвигалось медленно: за два дня набрали всего четыре яблока да десяток конфет и несколько печенюшек.

— Слышь, Ванька, мы так, пожалуй, и за месяц не наскребем.

Ванька взъерошился.

— Скажешь! За неделю полон мешок будет. Гляди-ка, вот он!

Ванька держал за уголки небольшой белый мешочек. Где он взял лоскут, иголку и нитки, когда шил — не знаю.

Прошел еще день, а посылка совсем не пополнилась: на третье нам дали мороженое, на полдник — какао с булкой. Ванька расстроился, с раздражением двинул по тумбочке чашку так, что какао расплескалось, забубнил сердито, поблескивая круглыми желтоватыми глазами:

— Водой всякой поят… На кой она мне? Фрукты надо… От них главная польза, а от воды — что? Пузо только раздувается.

Мне было смешно и жалко Вальку. Я не выдержал и попросил няню купить орехов и фиников — у меня было три последних рубля.

Ванька, когда я отдал ему кульки, растерялся, разволновался, будто я ему жизнь спас.

— Ну, спасибо, Саньша… Спасибо, брат… Век не забуду… Спасибо.

Мешочек сразу заполнился чуть ли не наполовину. Ванька довольно заулыбался.

— Видал? Еще дня четыре, и можно будет посылать.

— Бели, конечно, — усмехнулся я, — нам не зарядят давать какао или молоко.

Ванька нахмурился и лег — так он делал всегда, когда его огорчали. Он долго молчал, о чем-то думая, потом вдруг тихо засмеялся.

— Ты чего?

— Представил, как дома посылку получат… Ух, и шуму будет! По себе знаю… Нинушка и Кирюшка плясать начнут: они всегда пляшут, когда радость. Самый меньшой, Степушка, ручонки потянет, заголосит: «Дай, дай!» А Федя, он теперь старшой, на три года меня помоложе, хмуриться станет, покрикивать: «А ну, уймитесь! Ишь, будто конфет не видали!» Серьезный он парень, Федьша наш… Соседи придут и тоже порадуются, скажут: «Не забывает Ваньша-то вас!»…

Я слушал Ваньку, улыбался. Вспомнил своих… Мама обещает приехать ко мне в отпуск, в сентябре, пишет, что, наверное, и Димку с Таней возьмет с собой. Только как он еще нескоро, этот сентябрь! Лето едва лишь началось…

Запись тринадцатая

Ванька со своей посылкой и всеми разговорами разбередил мне душу: вдруг так захотелось домой.

Уже давно ночь, а я никак не могу уснуть, вспоминаю и вспоминаю про все, что было и чего уже никогда не будет…

Удивительно в жизни все устроено. Вот я, бегал на реку купаться и рыбачить, делал клетки и ловил на пустыре щеглов и снегирей, катался на коньках и лыжах, каждый день носился по городу то в школу, то в кино, то на футбол. Бегал и совсем не замечал вокруг ничего особенного: река как река, город как город. Что в нем такого: улицы, дома, много народа. А теперь отсюда, издалека, я все вижу совсем по-другому. Каждая улица, каждый дом кажутся самыми красивыми и дорогими. Как вспомню что-нибудь, так в груди екнет и дышать трудно, будто в горле комок какой-то застрянет.

И еще я никогда не думал, что ходить — счастье. Бегать, прыгать, плавать, лазить по деревьям… Это я понял только сейчас. Дураки те, кто говорит, что счастье — это выиграть по лотерее, найти много денег или там еще что. Разве придумаешь что-нибудь лучше, чем бродить по лесу, собирать ягоды или грибы; или сидеть на берегу с удочкой.

Вот где красота! Утро. Солнышко только-только взойдет. От реки струйками поднимается туман, а вокруг тишина и слышно лишь, как где-то всплескивает рыба… Сидишь, смотришь на поплавки, а сам макаешь в реку хлеб и ешь… Эх, знал бы кто, как это вкусно!

И папка мой любил есть хлеб, макая в реку. Мы часто ходили с ним на рыбалку, иногда далеко, километров за пятнадцать. Или в степь, слушать жаворонков. Это — весной. Запомнился последний раз. Папка пришел утром со двора радостный, оживленный.

— Погода сегодня — чудо. Ни ветерка, солнце умытое, так и смеется. А небо… — посмотрел весело на меня. — А что, Сашок, не сходить ли нам послушать жаворонков?

Я рад, а мама огорчается, смотрит на папку осуждающе:

— Ты словно мальчишка. Ведь у нас работы — на весь выходной. Грядки надо копать…

Папка умоляюще складывает на груди руки.

— Мы немножко, а?.. Один часок. Придем и все сделаем. Правда, Саша?

— Конечно, — говорю я и хватаю кепку.

Степь за городом широкая — конца не видно. Она уже зазеленела. Над землей дрожит и переливается разноцветными красками пар. Мы выбираем место, где травка побольше и погуще, ложимся вверх лицом и прислушиваемся.

Сколько их, жаворонков, у нас! Вся степь будто поет и звенит. Где они? Как я ни присматриваюсь, а никак не могу увидеть — рябит в глазах. А папка сразу находит.

— Вон, вон, — кричит он мне радостно. — Видишь? Точечка малюсенькая против облака.

Но я все равно не вижу. Да и зачем, когда и так хорошо. Лежу, слушаю жаворонков, а сам смотрю, как высоко-высоко плывут редкие белые облака.

Интересно: плывет, плывет облако и все меньше, меньше становится, словно ком снега тает на солнце. Вот уже и нет его. Осталась только сизая дымка. Потом второе, третье растаяло.

— Как же так, папа, где же берутся облака, если они только и знают, что пропадают?