Я хочу жить - [17]

Погрузка закончилась. Сергей Львович, стоя на мостике, говорил что-то капитану, тот слушал и время от времени поглядывал на нас. Потом капитан неторопливо вошел в рубку, и через минуту палуба затряслась, как в лихорадке, — заработали моторы.

Берег уплывал все дальше и дальше. Корпуса нашего санатория становились игрушечными, а деревья, словно ожив, начали вдруг быстро сдвигаться с двух сторон, затягивая белые стены ярко-зеленым бархатом. Скоро я уже ее мог различить ни отдельных домов, ни деревьев — побережье превратилось в голубовато-сиреневую кайму.

Ветер хлестал в лицо, осыпал нас тысячами мелких брызг, до краев набивал воздухом грудь. Я захлебывался ветром, стирал с лица соленые брызги, но не мог, не хотел отвернуться — пусть еще сильнее бьет ветер, пусть брызжет море, пусть обжигает солнце!

Ванька сидел возле, придерживая на голове панаму, что-то кричал мне, улыбаясь. Но я не расслышал ни одного слова — они улетали назад вместе с ветром. Тогда Ванька нагнулся ко мне, чтобы повторить, но только открыл рот, его панама вдруг рванулась из пальцев и, стремительно пролетев над катером, плавно опустилась на волну.

Ванька бешено замахал руками, как ветряная мельница крыльями, заорал так, что, наверное, даже машинисты в трюме услышали.

— Стой, стой!! Погоди!

Однако катер продолжал нестись вперед, разрезая волну за волной. Рулевой, крепкий, загорелый парень, лишь усмехнулся, глядя на глуповато-растерянное Ванькино лицо.

Ребята хохотали — у всех сверкали зубы, горели лица.

Девчонки лежали почти рядом с нами. Я впервые видел так близко и Зойку, и Лену, и Иру. У Лены глаза оказались синие-синие, а волосы — белые. И наверное, очень мягкие — ветер то и дело ворошил их, бросая на лоб, на глаза, на щеки. Лена смеясь, боролась с ними, но они все равно вырывались. Наконец, должно быть потеряв терпение, она повязала голову платком. Заметив, что я смотрю на нее, Лена вдруг смутилась, отвернулась, но тут же снова повернула лицо ко мне и, смешно сдвинув брови, погрозила пальцем…

Зойка в это время, казалось, очень внимательно следила за чайками, которые все время сопровождали нас. А вот усмехнулась. Значит все видела, все примечала.

Катер набирал скорость. Уже и берега не стало видно — вокруг только море да небо!

Вдруг далеко впереди, на самом горизонте, появилась черная точка. Сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, она стала увеличиваться, пока не выросла в огромный теплоход. Он шел, легко подминая под себя волны.

Еще издали басовито погудел нам — поприветствовал, а когда поравнялся с нами, наш катер стал маленьким, невзрачным… На палубах теплохода стояли и сидели сотни людей. Увидев нас, они принялись махать кепками, платочками, шляпами.

Море было оживленным: мы обгоняли яхты, рыбацкие шаланды, грузовые пароходы.

Я снова начинал себя видеть отважным мореходом, открывал необитаемые острова, сражался с пиратами, спасал людей во время ужасного кораблекрушения…

Катер неожиданно сбавил ход, потом остановился, мягко покачиваясь на волне. Сразу стало удивительно тихо и спокойно, будто мы, вырвавшись из бурана, вошли в теплый дом. Из капитанской рубки появился Сергей Львович, пробрался на середину палубы, обвел нас веселым взглядом.

— Ну что, морские бродяги, не надоело еще?

Над морем грохнул дружный хор:

— Нет!

— Хорошо. Молодцы. Сейчас пополудничаем и снова в поход, только в обратном направлении: забрались мы с вами уже далеко, пожалуй, и к обеду опоздаем, а это, как вы понимаете, в планы де входит.

— Покой и режим, — вдруг сказал Фимочка. Сказал без обычной усмешки.

И все на минуту притихли. Видно, не один я воображал себя отважным мореплавателем, а тут — не опоздать к обеду…

Появились две наши официантки с бачками, термосами, судками, посудой. Ели так, как будто нас не кормили неделю: бутерброды, котлеты, яйца — все поглощалось с молниеносной быстротой. Ванька мычал, вгрызаясь в кусок хлеба.

— Я бы счас кита проглотил, не то что эти бутерброды. Тоже мне — еда! Для детишек.

Он выхлебнул четыре чашки чая, пил бы еще, да опустели термосы. Сказал Сергею Львовичу, вздохнув:

— Вот каждый день возили бы нас сюда на обед — поглядели бы!.. Все болезни бы выветрило. Без гипсов всяких.

Сергей Львович глядел на Ваньку и смеялся от удовольствия.

Минут через двадцать снова заработали моторы, и катера, лихо развернувшись, помчались назад. К обеду мы, конечно, поспели. Все загорелые, возбужденные, крикливые.

Я чувствовал себя настолько свежо и бодро, что казалось не болел вовсе. Вот что такое море!

Ванька после двойного обеда укладывался спать, тяжело отдуваясь.

— Уф, и здорово ж!.. Счас ка-ак усну!

И затих.

Запись двенадцатая

Ванька сказал мне по секрету:

— Знаешь что, Саньша, хочу я своим малым посылочку послать. Как думаешь?

Я удивился.

— Какую посылочку? Ведь у тебя денег нет.

Ванька покраснел:

— Ну так что ж, что нету?.. Обойдусь, поди. Я не стану есть, что нам на полдник да на третье дают. Конфеты там, печенье, яблоки… Не лезут они мне в глотку, эти сладости разные, как вспомню про своих малых… — И помолчав: — Как думаешь? Можно?

Я пожал плечами:

— Наверное, можно, только надо было эту самую посылку к празднику послать, а так ни то ни се.