Я хирург. Интересно о медицине от врача, который уехал подальше от мегаполиса - [36]

Предупреждая ваш вопрос: нет, просто покрасить их тоже не выйдет, поскольку одно из основных требований к инструменту — это стерильность. Их сначала замачивают в специальных растворах, моют щетками, а после автоклавируют[47] под высокими температурами. Ни одна краска не выдержит такой нагрузки.

Будучи наслышан об историях старших коллег про такого рода случаи, я всегда очень тщательно проводил ревизию операционного поля после операции, чтобы быть абсолютно уверенным, что ничего лишнего там не осталось.

Однажды на ургентной операции по поводу кишечной непроходимости произошел курьезный случай, который знатно пощекотал мне нервы.

Конец операции, я объявляю, что мы будем ушивать брюшину, операционная медсестра начинает подсчет салфеток.

— Рустам… у нас проблема. Одной салфетки не хватает, — встревоженным голосом остановила меня медсестра.

— Как это? У меня все чисто вроде… — Я снова начал смотреть в брюшной полости, проверяя все сверху донизу.

Сначала проверил я, потом еще раз ассистент, что бы уж точно все было наверняка. Санитарка еще раз пересчитала использованные салфетки. Все равно не сходится… Отодвинули все столы, заглянули под простынями — нигде нет. Анестезиолог уже начал нервничать, ведь, пока мы ищем, наркоз идет, а он уже планировал начинать выводить пациента. Мы перевернули всю операционную вверх дном, но эту маленькую салфеточку так и не нашли. Зашили, перевели в реанимацию, что уж делать. А пациентка была милая старушка 68 лет. Бегали мы вокруг нее трое суток, бесконечно меряя температуру и набирая анализы. Бабушка, конечно, была довольна таким вниманием, но спокойный сон на эти несколько дней я потерял. После операции мы сделали бабушке рентген, УЗИ, никаких признаков инородной салфетки не было. Через 10 дней стабилизированную и почти здоровую бабушку мы отправили домой. Больше пациентка не обращалась.

Как мы потом рассудили с операционной сестрой, скорее всего, изначально вместо 10 салфеток в упаковке было 9, заводской брак, а она просто на автомате посчитала их как 10.

Когда я еще учился в университете, у меня была возможность немного окунуться в мир пластической хирургии. Преподаватель по хирургии решила начать специализироваться в пластике и искала себе помощников. Как известно, студенты — это самая благодарная и почти бесплатная рабочая сила, которая с энтузиазмом и диким рвением отдается любой работе. Правда, они почти ничего не умеют, но сильно жаждут научиться. Хирургию я любил, подружился с преподавателем, и она меня пригласила ассистировать ей в частной клинике, в которой работала. Я трудился там и как операционная сестра, и как ассистент хирурга — два в одном. Пластическая хирургия меня никогда не привлекала, но как студенту мне был интересен любой опыт.

Был у нее пациент, которого она долго перевязывала и лечила гнойные осложнения после абдоминопластики[48]. Я как раз попал в один из таких приемов. Когда хирург сняла раневую повязку, в перевязочной сразу повис сладковатый запах гноя. Из анамнеза пациента я узнал, что у него в течение двух недель держалась субфебрильная температура и беспокоили боли в области послеоперационного рубца. Для того чтобы разобраться в ситуации, доктор направила пациента на УЗИ брюшной полости. На мониторе визуализировалось гипоэхогенное образование[49] в проекции послеоперационного рубца. Доктор начала нервничать и решила взять пациента на ревизию, сделать небольшой разрез в том месте и посмотреть, в чем проблема. Под местной анестезией был сделан разрез длиной около одного сантиметра.

Из разреза сразу показался багрово-красный кусочек чего-то. Это была марлевая салфетка.

Увидев марлевую салфетку, стоящая вокруг бригада побледнела. Доктор быстро выкинула салфетку в таз под столом, отвлекая пациента разговорами.

— Да-да, вижу, в чем проблема, это нитки от швов вас беспокоят. Сейчас я их уберу и думаю, что все будет теперь у вас хорошо, — лепетала она без умолку.

После того случая я перестал ходить к ней на дежурства. Не то чтобы я осудил то, что она не сказала пациенту правду о своей ошибке, но такой непрофессионализм сыграл определенную роль.

Мир эстетической хирургии немного другой, не такой, как вся остальная медицина. В пластике у тебя не пациенты, а клиенты, что накладывает определенный отпечаток на поведение врача, а в большей степени на поведение пациента и степень его нахальства. А я все-таки пришел в медицину с надеждой спасать людей, а не корректировать их недостатки, выплясывая на задних лапках. Но это был мой юношеский максимализм в далекие 20 лет.

Не так давно мне позвонил коллега-рентгенолог с просьбой принять одну старушку без полиса, аргументируя тем, что бабушка старая, живет далеко в деревне, полиса нет, а в больнице была последний раз лет 50 назад, но это его какая-то дальняя родственница. Посмотреть пациента, тем более пожилого, мне никогда несложно, а по просьбе коллеги — вообще святое дело.

Пришла милая бабулечка со своей, видимо, дочкой ко мне уже под конец смены, но я в тот день никуда не торопился, поэтому мог уделить ей достаточно времени. Бабушку мучали постоянные запоры, что в ее почтенном возрасте, в принципе, неудивительно, и мигрирующие боли в животе, что насторожило меня немного больше. Температуры не было, симптомы раздражения брюшины отсутствовали — словом, неясная клиническая картина.