Я грустью измеряю жизнь - [4]

У них, у женщин, другое измеренье,

И чувства у них в ветвях.

Не спрашивай. Что я тебе отвечу?

Задуло ветром мои свечи,

Ты видишь, уже вечер,

И смерть крадётся. Чу!

Улица… Фонарь… Аптека

Март. Начинаю рифмовать.

Весна… шампанское… кровать.

И это дело всегда канало,

И не нужна мне рябь канала.

Начнём сначала. Улица… путана,

Всегда как тайна, и нежданна,

Круговерть от века,

И мне пора в аптеку.

Всё повторится вновь,

Пока играет кровь

И будем цепь у человека,

Улица… фонарь… путана и аптека.

Разрушилась мечта…

Разрушилась мечта, вернее,

Не мечта, а представленье,

Когда казалось, что мгновенье

Вновь повернёт всё навсегда.

Пришла сырая явь,

Беззубая, с вычурной причёской,

С мышлением, вычёркивающим «Я»,

Упёртым, косным.

«Я», собственно, и нет

И жизни прошлой тоже,

В мозгах разрозненный букет

Чувств глупых и ничтожных.

Снег безмолвия, забвенья… Реверберация

Снег безмолвия, забвенья,

Буду слушать я тебя,

Оборвались звенья,

А забыть нельзя.

По нехоженому насту

Мне заказан путь,

Впереди ненастье,

Некуда свернуть.

Снег всё сыпет, сыпет,

Прошлого следы покроет,

Только память это не засыплет,

Будет биться под покровом.

Весна шалая наступит,

Бросит зелень на луга,

Память, баба в ступе,

Не унимется никак.

Будет нюхать, будет летать,

След не может взять,

И не знает — скоро лето,

Всю траву в стога стягать.

И стоят стога сторожевые,

Смотрят, что нельзя,

Память как бы строгая

Прячет, ищет самое себя.

Никто не знает…

Никто не знает, как писать стихи,

Проси — не проси Богородицу.

Это будто порыв стихии

Или просто как котята родятся.

Здесь есть какое-то чудо,

И ты как будто и ни к чему.

Ритм и слова берутся откуда?

И сам обращаешься ты к кому?

Я понял, что пишу для себя,

Не нужен мне нудный критик,

И, ткань стихов своих теребя,

Я сам для себя аналитик.

Когда догорит мой костёр в темноте,

Седая зола и угли осядут,

Стихи мои в забытье

Кольцами дыма на землю лягут.

Между нами… Романс

Между нами стена высокая,

Которую мы построили сами.

Между нами открытая дверь,

В которую мы стучим кулаками.

Между нами пощады нет,

И каждый считает раны.

Между нами прощенья нет,

И один другому кажется странным.

Между нами большие леса,

В которых заблудиться можно.

Между нами нейтральная полоса,

Которую перейти невозможно.

Прямые параллельные линии

Сольются где-то в беспечности.

Две наши грешные души

Соприкоснутся в вечности.

Бессонница

Я нехотя ложусь в свою постель

И знаю — придёт моя «поклонница»,

И точно — словно из стен

Классною дамой выходит Бессонница.

У изголовья кровати она становится,

И как только начинаю засыпать,

Вот эта самая сухая Бессонница

Сквозь зубы цедит: «Не спать. Не спать!»

Я в адовой муке мечусь

И спрашиваю: «Какая тебе награда?»

Она, в голосе не изменившись ничуть,

Мне отвечает: «Так надо. Так надо».

Я вспомнил: чтобы врага победить,

Надо из него сделать друга,

И дабы это в жизнь претворить,

Позвал её: «Слушай, иди сюда, подруга!»

Мы в бешеной скачке неслись

Навстречу красной заре экстаза,

И когда наши тела её прошли,

Я восхищенно воскликнул: «Какая баба!»

Утром проснулся — она рядом лежит

И уже ничем не беспокоится.

Видимо, я её «бес» лишил,

И стала она томною «сонницей».

Рассвет

Самое чистое время — рассветное,

Когда ещё не проснулась река.

В воздухе висит что-то Заветное,

И тихо внемлют ему берега.

Солнце красным лес мазнуло,

И не стало той Заповедности.

Рыба сонно в реке плеснулась

И разбила зеркало

Ветхозаветное.

Дома-корабли

В ночи дома застыли, как корабли,

Навечно якоря свои опустили

И, чувствуя прочность земли,

Окна свои засветили.

Но вот они про якоря забыли

И, не шелохнув и пяди земли,

Вверх плавно поплыли,

Как воздушные корабли.

Люди в домах окна раскрыли

И, видя планету свою отстранённо,

Ещё больше её полюбили,

Пронзительно и откровенно.

Так и плывут они в домах всё выше,

Вот уже миновала нейтральная полоса,

Из раскрытых окон слышны

Их перламутровые голоса.

«Зачем ты меня ударил?»

Когда Христа били в доме Каифы,

И был он в терновом наряде,

Юношу спросил он, родом с Коринфа:

«Зачем ты меня ударил?»

Может, Христос не говорил этих слов,

Вопрос этот был во взгляде,

Юношу потряс он до самых основ:

«Зачем ты меня ударил?»

Этот юноша потом праведно жил,

Помня учителя, который был рядом,

За вопрос всю жизнь его благодарил:

«Зачем ты меня ударил?»

Христос более чем заповеди нёс,

Если мог выразить взглядом

Тот сокровенный вопрос:

«Зачем ты меня ударил?»

Ангел

Ты положила голову ко мне на колени,

Я тихо глажу твои мягкие волосы,

Сколько в этом доверия, сколько неги,

Мы молчим с тобой в два голоса.

Кажется, ангел к нам опустился,

Крыльями нас прикрыл,

Наверное, хочет с нами проститься,

Но не хватает ему для этого сил.

Он знает, что в его небесной волости,

Где нет, кажется, никакой и нужды,

Никому не погладит он волосы,

И, в сущности, никому он не нужен.

Я тихо глажу твои мягкие волосы,

Ангел уже улетел,

Поднимаясь над земною порослью,

Грустный взмах крыльев его прошумел.

Гора

По горе взбирался вверх,

И вдруг увидел в нише —

Прикованный стоит человек

Из разряда погибших.

Губы и руки его дрожали,

И он уже совсем сник,

И люди не знали,

Что делать с ним.

Я с горы сбегаю,

Кричу: «Решенье примите!»

— Какое? — «Я знаю!

Отпустите его, отпустите!

Оботрите с него пот и кровь,

В душу его загляните,

Дайте ему шанс жить вновь,

Отпустите его, отпустите!»