Я — годяй! Рассказы о Мамалыге - [13]

— Но не новогодний, — вздохнул Миша.

— Но не новогодний! — развела руками Алина Георгиевна.

Когда перед обедом строились, как всегда, гуськом в очередь к тёте Нине для вливания в рот одной ложки рыбьего жира, Миша обнаружил, что Таня Ивлева, оказывается, сегодня не пришла, а вот Игорь Долгов, наоборот, стоит за спиной и подталкивает, подталкивает в спину, провоцируя на что-нибудь, за что накажут.

— А я вот сейчас расскажу! — зашипел на него Миша популярной, постоянно употребляемой формулой садиковских воспитанников. Через каждые одну две минуты в садике можно было услышать эту фразу из поджатых детских уст. Это поощрялось воспитателями и заведующей, за недонесения наказывали, короче, иногда этой подлянкой можно было и осадить агрессора.

Однако, когда Миша широко раззявил рот для приёма очередной порции китового деликатеса, Игорь подтолкнул его, ложка звякнула о зубы, и рыбий жир вылился на шею.

— Ах ты… — тётя Нина уже подняла раскрытую ладонь, но запнулась, и рука повисла в воздухе. — Открутит он мне… Иди давай!

И она вытолкнула Мишу из очереди.

Как хорошо, когда у садика есть свой большой двор. А лучше — двор-сад. Конечно, летом это, как говорила мама, райский уголок, но и зимой даже игра на верандах — потрясающее удовольствие. А у Мишиного садика был именно такой большой двор-сад.

Иногда, когда они плохо себя вели, их строили парами и пускали ходить строем вокруг клумбы, чем и ограничивали их гуляние на текущий день. Когда же претензий не было, можно было свободно распоряжаться пространством веранды и прилегающей к ней зоны. При этом строго запрещалось:

а) есть снег;

б) драться сосульками;

в) держать снег в карманах;

д) приносить снег в группы.

Поэтому понятно, что именно дети старались делать больше всего.

Алина Георгиевна вывела их во двор, никого не оставив наказанным в группе.

— Чего я знаю! — заговорщицки подъехал к Мише Игорь Долгов, когда Миша по суеверной привычке осторожно трогал снег на ступеньках.

— Ну? — насторожённо сказал Миша.

— Лучше всякой сосульки!

— Врёшь! — равнодушно предположил он.

— Честное Ленинское — честное Сталинское!

— Ну?

— Идём, покажу.

Игорь отвёл Мишу в противоположный угол веранды и показал на зелёную трубу ограждения:

— Вот здесь.

— Что — здесь?

— Вот он, он и он, — Игорь пальцем ткнул в каждого из стоящих мальчиков, — уже пробовали! Знаешь, как вкусно!

— Угу! — закивали все трое.

— Славка ещё летом, — стал объяснять Игорь и кивнул на Славку, — пролил здесь клубничный сироп. Помнишь, всем в блюдца наливали?

— Нет, — сказал Миша.

— Эх ты! А вот он пролил. Сироп растёкся, а зимой замёрз. Славка лизнул и давай нас звать. Вкуснотища! Ну, а мы — тебя. Славка говорит, нам с тобой помириться надо, и мы станем, как кровные братья. Видел, сколько у меня было крови! И тебя за ухо оттаскали. Так что, можешь лизнуть — и мы в мире.

Лизать что-либо, даже если на это пролита еда, мама строго запрещала. Но сироп!.. Было бы это варенье, или, например, повидло, или даже обыкновенный вкусный сок, — Миша бы сказал: «Мне нельзя!», — и ушёл бы обратно. Но сироп!.. Это таинственное вещество, которое тетки в грязных передниках вливают в газированную воду и быстренько размешивают кручёной ложечкой, и получается нечеловечески вкусно. И всегда — вместе с газ водой, и никогда — отдельно. Как же должно быть вкусно, когда отдельно. Да ещё клубничный! Да ещё замороженный!

И Миша, кивнув, решительно спросил: «Где?»

Четыре указательных пальца ткнули в заиндевевшую трубу в одно и то же место.

Миша присел, далеко вперёд высунул язык и стал медленно приближать его к указанному месту. Когда между Языком и трубой оставалось миллиметра четыре, Миша скосил глаза и осторожно лизнул… вернее, попытался лизнуть. Но произошло непонятное. Мише показалось, что если сюда что-то и пролили, то явно не сироп, а какой-то суперклей. Кончик языка прилип намертво. Как в волшебной сказке.

Миша подождал секунду-другую и опять потянул язык обратно. Труба не пускала. Он опять скосил глаза. Четыре физиономии, увидев, что, наконец, свершилось, изобразили искренний восторг.

— Обманули дурака на четыре кулака! — весело начали скандировать они. — Обманули, обманули, обманули дурака!

Миша уже чуть было не произнёс магическую формулу: «А я вот сейчас расскажу», — но тут же с болью обнаружилось, что произносить-то и нечем.

Ликованию Игоря не было границ. Прыгая вокруг Миши, он стал изображать танцы дикарей из «Тарзана» и исполнять свою любимую песенку о том, кто по верёвочке бежит.

Миша опять зажмурился и резко дёрнул голову назад. Сначала стало солоно во рту, а потом запекло кончик языка. Миша сплюнул, кровь закапала на заснеженный пол веранды.

— Кровные братья, кровные братья! — веселился Игорь, но его друзья уже перепугались.

— Снег, снег приложи! На вот, ну! — стали совать ему в руки и в лицо снежные горсти.

Он сначала отмахивался и молча вытирал слёзы, а потом сам испугался и запихал снежок в рот.

— Чем это вы тут занимаетесь, граждане товарищи? — опять неожиданно и опять из-за спины раздался голос Алины Георгиевны.

— А Мамалыга снег на железе лизал, и у него язык прилепился! — радостно доложил Игорь.