Я дрался в Сталинграде. Откровения выживших - [20]

Я рассказывал эту историю французским туристам, они спрашивают: «Почему немцы пели тогда Интернационал?» — А я так думаю, что это был скрытый протест против войны. Они-то знали, что в Сталинграде окружены, мы еще пока этого не знали.

А у меня тогда на ногах уже были изношенные ботинки, Конрад как-то приходит и ставит на стол пару сапог и пару ботинок, немецких, солдатских, и говорит: «Александр, тебе!» Я спрашиваю: «Где же ты их?» — Он говорит: «В госпитале». Мне подарок сделал.

Потом они ушли, а тут уже так, безвластие началось. Немцы уходят. Видимо, этот полицейский хозяин дома, когда-то кому-то насолил. Мстить ему начали. Когда немцы ушли, кто-то взял и поджег дом. Мы ушли из этого дома. Ушли ближе к дороге, на Селивановку, поселились еще в одном доме, и вот там немцы еще были. Один пожилой немец собирает вещи: «Zuruck! Отступаем! Назад! Все». Мы все уже догадывались, что они отступают.

Хорошо помню, что 4 января 1943 года мы утром проснулись, а наши солдаты уже идут по улице! Освободили уже нас. Через несколько дней мы на нашей уже машине доехали до Селивановки. Вот в этой Селивановке я пробыл до ноября 1944 года.

Пимкин Иван Федорович Красноармеец 21-го отдельного лыжного истребительного батальона 21-й армии

У меня знакомые были в нашем почтовом отделении, они предложили: «Вань, приходи к нам работать в связь, телефонистом или монтером». А я говорю: «Разве сумею?» — «Да ребята тут есть, они тебя подучат, а потом будешь работать». Стал я в связи работать в 1941 году, зимой. В июле 1942-го немец сюда уже подошел к Дону. Тут все стали эвакуировать или ликвидировать, и в колхозе у нас всю аппаратуру связи ликвидировали, остался только простой полевой коммутатор, а трансляции, усилители — все поснимали и позабрали. Как раз и воинские части подошли.

Здесь в Камышах был командный пункт 62-й армии. Когда они пришли, там уже гражданских никого не было, мы только втроем ребята остались, они нас оставили. А потом, уже когда немец стал прорываться, они собрались и воинская часть ушла, а нам и говорят: «Ну, идите по домам».

В августе к нам пришел немец и пробыл у нас два месяца и двадцать два дня. Тут уже нас, пацанов, заставляли работать кого где. То на железной дороге отправляли в Сталинград снаряжение и боеприпасы. Ночью наши «кукурузники» прилетали — У-2. Он подлетает, мотор выключает, потом бросит ракету, и, пока она светится, сбрасывает бомбы. Только две или три — мало, конечно. Так наши бомбили эшелоны, а немцы говорили так: «Иван русский — хитрый! Прилетит, встанет, молчит, поглядит, а потом бомбить начинает».

В ноябре нас человек пятнадцать ребят немцы забрали, выдали нам косы. Мы косили в семи километрах от своего села под Тихоновкой неубранные посевы. А у немцев лошадей много, а кормить нечем. Вот нас утром отправили по два человека на телегу. А ездовыми на телегах — военнопленные из Средней Азии в основном. Мы садимся и поехали, накосим, наложим ему, он поедет, выгрузит и возвращается, а пока ездит, второй раз накосим и к вечеру домой.

Как раз это было 22 ноября, воскресенье, уже холодновато было. День такой солнечный, хороший. Слышим со стороны Бузиновки, с юга, артиллерийская стрельба какая-то. Подумали, немцы там занимаются, а вечером смотрим — наш узбек из военнопленных, молодой парень, с двумя монголками, прискакал к нам, аж лошади в мыле! Что такое? — «Русские наступают» — «Как так?» — «Да, это стреляли танки, шли сюда!» Они врасплох там немцев захватили. Хиви не знают куда деваться. Нам куда идти, тоже не знаем, стреляют кругом, мало ли… Да и холодно, а у них была там будка, соломой обложенная и печурка там. Хиви там сидели, а нам некуда спрятаться. Недалеко было две скирды соломы. Я говорю: «Давайте, ребята, норы выкапывать и туда залезем и забивайте снаружи, чтоб тепло сохранить». Одеты были — в сапогах, в ботинках и фуфайках.

Вот так и переночевали, а наутро военнопленные на повозке поехали в сторону Ляпичева. А мы там остались. У нас ни пить, ни есть, ничего нету. Еще одну ночь там переночевали. Ну что делать? Пошли домой, а тут стрельба как раз. Я говорю: «Кто его знает, ребят, сейчас пойдем домой и попадем на нейтральную, а там, кто знает, где немцы, где наши. Эти оттуда, а те отсюда — и побьют нас». Еще ночь переночевали. Пленные же уехали, и у нас будка осталась. В этой будке затопили печку и уснули, а будка возьми и загорись. Труба накалилась и солома схватилась. Кто-то проснулся, и спасибо выскочить успели — ни ожогов, ничего. Будка наша сгорела. Делать нечего, пойдем домой, что будет, то и будет.

Идем с косами же, нас пятнадцать человек. Недалеко была грейдерная дорога на Сталинград и на Ляпичево. Смотрим, машина едет, а там солдаты наши. Все! Наши! Лейтенант нам кричит: «Стой! Вы откуда такие вояки?» Кто в слезы… Мы три дня же ничего не ели. Он нам говорит: «Идите сюда, ребята, вот видите повозок много, давайте по трофеям, там и хлеб, и колбаса попадется». Они же все побросали, и немцы, и румыны — все свои телеги, лишь бы ноги унести. Мы пошли, кто чего нашел. Перекусили. Добирались до дому. Матери в слезы — три дня детей нету.