Я дрался в штрафбате. «Искупить кровью!» - [21]

На Днепре, под Черкассами, саперы не рассчитали прочность наведенной переправы.

По ней пошла колонна артполка с пушками, и вся техника ушла под воду.

Мост не выдержал. Да еще как раз в этот момент плюхнулся в воду самолет ПО-2, на котором прилетел осматривать переправу начальник артиллерии армии.

Но прямой вины саперов в случившейся трагедии на переправе не было, и командование, выслушав наши доводы, приказало закрыть дело.

Там же, на Днепре, смершевец одного из стрелковых полков доложил по инстанции, что на его глазах было массовое бегство с поля боя, которое возглавил лично комбат. Был арестован комбат и еще пять человек из батальона, на участке которого все произошло.

Выясняется, что никаких «драпальщиков» и в помине не было, а дело было так: комбат разрешил части легкораненых бойцов отойти к полковому медицинскому пункту, и после получения медпомощи большая часть этих солдат снова вернулась в окопы и продолжила бой. Одним словом, типичный особистский поклеп, с которым мы сталкивались многократно. И я решил допросить смершевца, который первым доложил о ЧП. Но чтобы допросить особиста, требовалось разрешение начальника отдела контрразведки армии, а они своих в обиду не давали.

Но я добился такого разрешения, и когда прояснилось, что весь доклад смершевца был сплошной ложью, то написал рапорт и передал его начальнику Смерша нашей армии.

И этого сигнализатора выгнали из особистов в строй.

— Прокуратура и смершевцы в каких отношениях были между собой?

— Я вам честно отвечу, что особистов боялись многие, но ненавидели почти все.

И хоть трибунальцы и армейские прокурорские работники далеко не все были ангелами, но отношение к особистам, к этим хамовитым «детям Дзержинского», в нашей среде было сугубо отрицательным.

Причины следующие: каждый особист смотрел на окружающих с надменной и наглой уверенностью, что любого из солдат или офицеров, невзирая на должность и звание, он при желании «отправит в штрафную», «скрутит в бараний рог», «прислонит к стенке», «сотрет в лагерную пыль», «устроит спецпроверку» и так далее. И ведь могли, они же армейскому начальству не подчинялись, у них «своя свадьба», что хотели, то и вертели. Да и народ туда подбирали служить своеобразный, в основном сволочной, циничный, без каких-либо нравственных, этических тормозов.

Власть над людьми и полная безнаказанность, да еще когда работнику органов в голову вбивают, что кругом потенциальные враги и предатели и только он — исключительный, проверенный, «весь в белом», — все это делает из человека такое дерьмо…

Был бы человек, а статья всегда найдется.

Противостоять произволу особистов мало кто мог…

Заработать от особистов-смершевцев 58-ю статью было проще простого…

И редко можно было найти такого смелого судью в армейском трибунале, который бы набрался личного мужества и вынес бы оправдательный приговор по 58-й статье.

— А разве среди работников армейской прокуратуры не было людей, способных на подлость ради карьеры, награды или наживы?

— Конечно, были, ведь ничто из человеческих пороков нам не было чуждо. Но в армейской прокуратуре своим работникам обычно подлости не прощали, а карали за это.

Вот вам пример, случай, который произошел уже весной 1945 года.

Под Бреслау прибыл из Подмосковья недавно сформированный Укрепрайон — УР, чуть ли не гвардейский, личный состав которого состоял в основном из ранее не воевавших молоденьких солдат, недавних новобранцев. УР занял позиции, и в это время немцы предприняли попытку прорыва частью своих сил из осажденной крепости Бреслау.

И когда ударили по УРу, то уровцы сразу побежали… И что самое грустное, на участке УРа перешли в наступление не какие-нибудь отборные части вермахта, а в основном простые фолькштурмовцы. В армии как раз находился прокурор фронта генерал Шавер, и он взял меня с собой и лично поехал разбираться с тем, что произошло. Прокурор 1-го УФ Борис Матвеевич Шавер только получил звание генерал-майора юстиции и надел новую генеральскую форму, что привлекло внимание немецкого снайпера.

Мы приехали на передовую, и снайпер ранил генерала Шавера разрывной пулей в ногу. Расследование проводил я сам. Были арестованы шесть человек, побежавших первыми, включая комбата, на участке которого был совершен немецкий прорыв. Я находился в штабе корпуса и докладывал результаты расследования комкору генералу Мартиросяну, как появляется полковник, зам. комкора по тылу, и сообщает, что в двадцати километрах от передовой объявился с двумя солдатами замполит из этого УРа, при нем знамя Укрепрайона, и замполит объявил себя спасителем чести своей части… А по Уставу знамя должно находиться в первой линии, не дальше штаба части. Мартиросян как об этом услышал, так заорал: «Застрелю гада!» Я взял в штабе корпуса «Виллис» и привез этого «спасителя» из глубокого тыла для дальнейшего выяснения. Когда арестовывали первых шестерых бежавших, то у одного из них, капитана, среди личных вещей по описи числились золотые часы. Арест и опись вещей составлял следователь дивизионной прокуратуры Яковенко. Закончилось следствие, дело было передано в трибунал и рассмотрено председателем трибунала подполковником Крапивиным.