Я дрался на бомбардировщике. «Все объекты разбомбили мы дотла» - [41]

Нина Федоровна (жена Николая Александровича):

— Можно, я ему еще напомню? Я в конце 1943 года закончила учебу. Меня направляют в Андриаполь. И его полк переводят в Андриаполь. И в первый раз я пришла на танцы, а мне еще не было семнадцати лет, и первым он пригласил меня.

И все происходило при мне. Я жила на берегу Западной Двины, под Андриаполем, село Великое. А их полк стоял за рекой. Над моим домом гул, и мы знали — они полетели. Утром они прилетают или, наоборот, уже ближе к вечеру…

Мы, девушки, когда приходили на танцы, тут же знали, когда они хорошо отбомбились, а когда потери были. По степени опьянения, по их настроению мы уже знали… А когда я в первый раз пришла на танцы, они все были навеселе. Кто побольше, кто поменьше… Веселые, бодрые были. И на танцах они веселились. Потому и песню сложили:

Кто сказал, что надо бросить

Песню на войне.

После боя сердце просит,

Музыки вдвойне…

Вот они и веселились.

— Сто грамм хватало или добавляли?

— Нам всегда хватало. Но иногда заливался спирт во фляжечку…

— На войне без потерь не обходится. Как воспринимались сообщения о том, что кто-то не вернулся?

— Переживать начинали, если через два-три дня не прилетел к нам. Бывало, что где-то садился… Сообщение подавал, и мы знали, где он. А когда такого сообщения не было, значит, он сбит был. Конечно, было тяжело, жалко.

— Что делали с вещами пропавших или погибших?

— Этим у нас занимался адъютант.

— В 1941 году, когда немцы перли и почти до Москвы дошли, уныние у вас было?

— Тяжело, конечно, было всем. Но уныния не было. И мы все равно бомбили. Наш полк назвали «Сталинградский», потому что мы все это время, когда там немцы стояли, бомбили их в Сталинграде.

— Какие столицы, кроме Берлина, еще вы бомбили?

— Еще мы Варшаву бомбили. И Будапешт. Еще в Румынии порт Констанца.

— Награды за какое количество вылетов давали?

— Мы не интересовались этим. Кому давалось, какая награда… Вот только когда Героя Советского Союза присвоят, то мы все радовались.

— За какое количество вылетов вам присвоили звание Героя Советского Союза?

— А кто его знает? Нас это не интересовало. Какое наше дело? Всего у меня 298 вылетов на дальние цели. Но учитывалось не только количество, но и важность цели, и дальность до цели.

— Сколько у вас орденов Боевого Красного Знамени?

— Три.

— Сколько вылетов на Хельсинки вы сделали?

— На Хельсинки я, по-моему, всего один или два вылета сделал. Бомбили железнодорожный узел или порт, только эти объекты. А по жилым массивам даже запрещалось бомбы сбрасывать. А вообще на Финляндию — порядка пяти, наверное. Сейчас не помню, по побережью, скорее всего, Котку, Турку, Абэ. Нас там один раз подбили сильно. И я уже хотел в Ленинград, на запасной аэродром в Левашово, садиться, но все же мы решили в Ленинграде не садиться, потому что он был окружен. И дотянули до запасного аэродрома уже ближе к нашему полку.

— Финны хвастаются, что в 1944 году при налетах они нанесли большие потери нашей бомбардировочной авиации. А вы помните, чтобы были большие потери в вашем полку?

— Когда мы Финляндию бомбили, потерь было мало. Вроде даже вообще не было.

— Седьмого или восьмого августа были большие потери из-за тумана. Теряли ориентировку и бились на посадках?

— Такие случаи были. Но больших потерь от этого не было.

— Если не считать 1941 год, когда были самые большие потери в полку? И какая цель принесла больше всего жертв?

— Ну, как вам сказать. В 1941 году, конечно, самые большие потери были. Половина самолетов не возвращалась. А в 1942–1944 годах в каждом вылете один-два самолета не возвращались.

— Когда вы стали ощущать противодействие немецких ночных истребителей?

— Когда мы переключились на ночные боевые действия, тогда и появились ночные истребители немецкие.

— Куски фольги у вас стрелки разбрасывали?

— Фольгу? Было… Я уже не помню, когда эта фольга у нас появилась. Такие детали уже выпали из головы.

— Все бомбы имеют свои баллистические свойства. Не сказывалось на точности бомбометания то, что вы с одного захода бросали и двести пятьдесят, и сотки, и полтинники, и мелочь сыпали?

— Как правило, у нас тяжелые бомбы подвешивались снаружи, и по характеристикам этих бомб и выполняли бомбометание.

— А сколько заходов на цель делали обычно?

— Смотря какая цель. Но больше двух не было. Как правило, с одного захода бомбили вдоль, наискосок или поперек цели.

Но бывало так, что сначала бросил бомбу, посмотрел, попал ты или нет, вот. Поправку сделаешь — и на второй заход.

— Насколько точно штурман мог положить бомбовый груз, ну, с высоты пять километров?

— Если хороший летчик, который держит курс и скорость как надо, то хороший штурман попадал с первого захода в круг радиусом двадцать метров.

— Какая цель для вас представляла наибольшую сложность в смысле ее обнаружения?

— Ну, конечно, скопление войск. А вот железнодорожные узлы, аэродромы мы легко находили.

— А допустим, вы вылетаете на бомбежку аэродрома. Аэродром километра два — одна полоса, километра два — вторая, а самолеты растащены по всему аэродрому, распиханы по окраинам, замаскированы. И я сомневаюсь, что можно найти ночью самолеты, особенно с высоты четыре километра.