Я - чеченец - [11]

27

Я расскажу вам про сумасшедших.

Перед войной много сумасшедших появилось в Чечне. Может, ожидание войны породило их, может, сама земля вытекла в них, как янтарная капля смолы обволакивает свежие порезы на дереве, только дерево еще не было порезано. Может, это Мать Тушоли говорила с нами их языком, она послала своих любимых детей, но кто слушал?

В нашей округе жил Ибрашка. Полное имя его было Ибрагим, моя мама назвала его Ибрашка, Ибрашка-дурашка, так его стали звать и все остальные. Ибрашка был самым обыкновенным сельским дурачком. Он был очень силен и вынослив, даже красив. Целыми днями работал: носил воду, запасал дрова, что-то строил, сам пас и доил коров. Он был, наверное, самым лучшим сыном для своей матери, которую нежно любил и не давал ей делать ничего тяжелого во дворе и в доме. Его даже пробовали женить, но невеста через три дня вернулась к родителям. Поговаривали, что Ибрашка оказался слишком могучим в постели, и девушка просто не вынесла. После ухода невесты Ибрашка грустил неделю, потом забыл и снова занялся домом, двором и коровами. Словом, это был обычный слабоумный. Плохо говорил, больше молчал, одевался не по росту. И еще одна странность. Ведь у всех сумасшедших бывают странности, на то они и сумасшедшие. Ибрашка боялся самолетов.

Стоило в небе появиться серебристой птице, или послышаться далекому гулу реактивных двигателей, как Ибрашка впадал в панику, искал укромное место и прижимался к земле, как ребенок прижимается к мягкой груди матери. Даже тарахтящих в ближнем небе «кукурузников» сельхозавиации боялся Ибрашка.

А мы не боялись самолетов. Нам нравилось смотреть на них, приложив ладонь козырьком ко лбу, провожать металлических ангелов восторженными взглядами в их высоком пути за облаками. Особенно мы любили военные самолеты, оставляющие белый инверсионный след в шелково-голубом небе. Мы вообще ничего не боялись.

По уровню развития Ибрашка на всю жизнь остался ребенком, и мы, дети, часто играли с ним. Но иногда, о, бессмысленная детская жестокость, всячески измывались над дурнем. Обзывали его нехорошими словами, кидали в него куски навоза и камни. Ибрашка долго терпел, но порой и его терпению приходил конец. И тогда он, с налитым кровью лицом, бросался вдогонку стайке обидчиков. Глупые, безрассудные дети! Если бы Ибрашка поймал кого-нибудь из нас, он мог легко, сам того не заметив, отвернуть голову, сломать пойманному забияке шею. Но у нас был один испытанный способ избежать расправы. Когда Ибрашка был уже слишком близко, кто-нибудь громко кричал: Ибрашка, смотри, самолет! А остальные начинали гудеть: вввввввуууууууууууууу. И Ибрашка с размаху падал на землю, иногда прямо на жесткий асфальт дороги и долго лежал, закрыв голову руками. И мы хохотали над ним.

Бедный, безумный Ибрашка. Не самолетов надо было ему бояться. Когда начались бомбардировки, он терпеливо пережидал все налеты в бомбоубежище. Но если в небе не было авиации, он бесстрашно выходил на улицу. Кроме самолетов Ибрашка ничего не боялся. Однажды он вышел из бомбоубежища, чтобы принести детям воды, в то время, когда по селу проводилась зачистка. Его расстреляли из автоматов русские солдаты.

После войны многие, оставшиеся в живых, заслышав гул мирных самолетов, взлеты и посадки пассажирских бортов около аэродрома, невольно вжимают голову в плечи. А некоторые не могут совладать с собой, падают на землю и закрывают голову руками.

28

В центре Шали, сколько я себя помню, жила еще одна сумасшедшая, Дунька. То есть я не знаю, где точно она жила, но увидеть ее можно было в центре, почти каждый день, рядом с универмагом или базарной площадью.

Дунька была русской учительницей, приехавшей в Чечню по распределению. Когда она была еще совсем молодой девушкой, ее изнасиловал один шалинец. Насильник бежал от милиции в горы, а Дунька стала носить ребенка. Говорят, уже тогда она стала немного ненормальной, поглаживала свой разбухающий живот и говорила: не надо никого искать, сажать в тюрьму. Вот он у меня, тут, в самой темной темнице. Того шалинца все же поймали и осудили. Судил советский суд, и насильник отправился отбывать наказание в места лишения свободы. Если бы его судил суд рода, он бы уже никуда не отправился. Но Дунька была русской, приезжей, у нее не было рода, не было ни одного, даже самого далекого родственника, и некому было перерезать горло преступнику.

Когда пришел срок разрешиться от бремени, Дунька родила мертвого мальчика. Долго не хотела отдавать трупик врачам, только когда уснула, тело забрали и закопали у ограды кладбища. Вот с того времени и стала Дунька полностью сумасшедшей.

Она раздобыла где-то старую детскую коляску, уложила в нее куклу с оторванными ручками и день-деньской бродила по центру села, со спутанными волосами, в немыслимых лохмотьях. Все Шали чувствовало свою вину перед Дуней за то, что ее изнасиловали здесь, и стыд, что насильник остался жив, а значит, по законам гор, не наказан. Дуньку не отправили в психбольницу, у нее даже не забрали учительскую квартиру. Каждый день встречные давали ей еду и деньги, родители запретили детям смеяться над божьим человеком, женщины разговаривали с ней на улице. Особенно женщины с детьми любили разговаривать с Дунькой. Как поживаешь, Дунька? — говорили они, — куда идешь? Вот, гуляю со своим ребеночком, отвечала Дунька. И сразу обращала внимание на детей собеседницы: а твой мальчикто как подрос! И видно сразу — умный! Большим начальником будет! А девочка, девочка, какая красавица! Самого лучшего жениха во всем Шали заполучит, будет жить в достатке, как сыр в масле кататься! Матери любили разговаривать с Дунькой. Конечно, любой матери нравится, когда хвалят ее ребенка. А слова Дуньки, божьего человека, принимались как благословение Всевышнего.