Я буду здесь, на солнце и в тени - [5]
Она взглянула на меня и сразу мне понравилась. Снаружи, за окном, которое находилось в противоположном конце коридора, на пушистой белой ветке сидел альпийский снежный вьюрок и чистил перышки. Я закрыл за собой дверь. Дивизионер занималась тем, что раскладывала поблекшие от времени палочки И-Цзин на зеленой пластинке из линолеума, лежавшей на столе, это были те самые 64 гексаграммы, с помощью которых посвященные могли узнавать прошлое и будущее мира. Она посмотрела на мою униформу, и я заметил мелькнувшее на ее лице удивление, но ей удалось мгновенно его погасить.
— Честь имею. — Я приложил руку ладонью к козырьку. — Тридцать шестая гексаграмма, как там она называется? Минь Ци, затмение света.
— Входите, входите, комиссар. — Она улыбнулась и отсалютовала в ответ. Меня зовут Фавр. Нет, это не Минь Ци, видите? Сорок пятая гексаграмма. Девушка, которая выходит замуж. Гу Мей. Вы знаете И-Цзин. Удивительно!
Она закрыла палочки руками. Фавр была аскетически худа. Кадык теннисным мячиком прыгал на ее шее. Пепельные с металлическим оттенком волосы были по-военному коротко стрижены. Казалось, ничто не ускользало от ее светло-серых водянистых глаз.
— Чем могу служить партайкомиссару? Чай? Водка?
— Чай, пожалуйста.
— Конечно чай.
Ее униформа была слишком хорошо пошита для советского швейцарца. На столе перед ней лежал бамбуковый хлыст с роговым набалдашником. Кабинет был обставлен исключительно просто, но со своеобразной элегантностью. Лампа с абажуром из рисовой бумаги, дивизионная карта Швейцарской Советской Республики на стене, два кривошипных привода для открывания окон, два стула, простая походная кровать, на ней — аккуратно сложенное войлочное одеяло. С партийной точки зрения она принадлежала к среднему крылу Альянса Тургау, что подозрительным не считалось, хотя и не совсем соответствовало линии партии. В моей записной книжке значилось подчеркнутое черной ручкой слово
Азиатка.
Под ним стоял вопрос:
Корея?
— Пожалуйста, комиссар. — Чайная чашка небесного цвета в ее ладони казалась прозрачной.
— Это — особый апельсиновый горный чай из верхнего Хиндустана. По сравнению с этими горами наши горы здесь в ШСР кажутся могильными холмиками. Как он вам? Он называется…
— … любимый чай генерала Лаля.
— Да, да, верно. Это может случиться и с нами, если мы не будем осторожными. — Фавр улыбнулась и опустила глаза, что выглядело очень привлекательно. — Униформа апельсинового цвета и апельсиновый чай. Когнитивный диссонанс. Чувствуете?
Я улыбнулся в ответ. С ней, пожалуй, будет труднее, чем с вокзальным телеграфистом. Кому она сочувствует? Не корейцам же? А может быть, все-таки Лалю? ШСР многого добилась, и, несмотря на это, византийское смешение, почти сюрреалистическая сложность ее военных союзов и их теней — мнимых союзов, у которых были свои тени, даже по прошествии стольких лет не переставали меня удивлять.
— Вас, вероятно, не приняли в штабе, поэтому вы пришли ко мне.
— Возможно, товарищ дивизионер. Как вы думаете, почему штаб не хочет меня видеть?
— Мы здесь на фронте, комиссар. Политики и военные контактируют друг с другом только по вечерам, когда молчат пушки.
— Так это и происходит сейчас и продолжается уже целую неделю. А мое отделение в это время должно организовать наступление. Вы это знаете так же хорошо, как и я.
— Ну и что?
— Политический комиссариат требует от Совета кантона в Ной-Берне участия в боевых действиях в соответствии с военным правом ШСР. И прежде всего нам нужна дисциплина. Никаких безобразий, погромов, депортаций, самовольных расстрелов.
— Германские фашисты ничего другого и не заслужили. Вспомните резню в Гейдельберге, в Базеле. В Линце целую бригаду расстреляли из пулемета, хотя они и сдались на милость победителям. Когда кончились патроны, солдат добивали лопатами и топорами. Немцы понимают только одно: жестокость и еще раз жестокость. Мы родились и умрем во время войны.
— И только потому, что мы говорим на одном языке, нужно заталкивать людей под лед?
— Да, мы тоже говорим по-немецки. По иронии судьбы мы говорим так же, как и наши враги. Неужели это свидетельствует о нашем родстве?!
— Тогда мы ничем не отличаемся от Эртегюна. Это не наш путь.
Фавр опять улыбнулась, но уже не показалась мне привлекательной, как вначале.
— Такой человек, как вы, должен его знать, наш путь.
— Какой такой?
— Ладно, не будем. Кого затолкали под лед?
— Фон Колча. Его офицеров.
— Откуда вы это знаете?
— Мой долг — знать положение вещей.
— Знать положение вещей опасно, товарищ конфедерат.
— Вы мне угрожаете? Комиссару Ной-Берна? — Я обогнул письменный стол и стал позади нее. Фавр озадаченно завертела головой во все стороны. Ее высокие конской кожи начищенные до блеска орехового цвета сапоги скрипели.
— В конце концов, немец фон Колч был маршалом, то есть, с политической точки зрения, не таким уж незначительным пленным. Его следовало доставить в Ной-Берн вместо того чтобы казнить в Швейцарском Зальцбурге.
— Но я об этом не знала.
— Это вас никак не оправдывает. Вы — коммунистка. А действовали без ведома партии.
— У вас есть что-то против меня лично, товарищ конфедерат? А, ну да… Это все потому, что я — женщина. Понимаю…
Появление второго романа Кристиана Крахта, «1979», стало едва ли не самым заметным событием франкфуртской книжной ярмарки 2001 года. Сын швейцарского промышленника Кристиан Крахт (р. 1966), который провел свое детство в США, Канаде и Южной Франции, затем объездил чуть ли не весь мир, а последние три года постоянно живет в Бангкоке, на Таиланде, со времени выхода в свет в 1995 г. своего дебютного романа «Faserland» (русский пер. М.: Ад Маргинем, 2001) считается родоначальником немецкой «поп-литературы», или «нового дендизма».
Действие нового романа Кристиана Крахта (род. 1966), написанного по главному принципу построения спектакля в японском театре Но дзё-ха-кю, разворачивается в Японии и Германии в 30-е годы ХХ века. В центре – фигуры швейцарского кинорежиссера Эмиля Нэгели и японского чиновника министерства культуры Масахико Амакасу, у которого возникла идея создать «целлулоидную ось» Берлин–Токио с целью «противостоять американскому культурному империализму». В своей неповторимой манере Крахт рассказывает, как мир 1930-х становился все более жестоким из-за культур-шовинизма, и одновременно – апеллирует к тем смысловым ресурсам, которые готова предоставить нам культурная традиция. В 2016 году роман «Мертвые» был удостоен литературной премии имени Германа Гессе (города Карлсруэ) и Швейцарской книжной премии.
Кристиан Крахт (Christian Kracht, р. 1966) — современный швейцарский писатель, журналист, пишет на немецком языке, автор романов «Faserland», «1979», «Метан». Сын исполняющего обязанности генерального директора издательства «Аксель Шпрингер АГ», он провёл детство в США, Канаде и на юге Франции, жил в Центральной Америке, в Бангкоке, Катманду, а сейчас — в Буэнос-Айресе. В настоящий сборник вошли его путевые заметки, написанные по заказу газеты «Welt am Sontag», а также эссе из книги «New Wave».
В «Империи» Крахт рассказывает нам достоверную историю Августа Энгельхардта, примечательного и заслуживающего внимания аутсайдера, который, получив образование помощника аптекаря и испытав на себе влияние движения за целостное обновление жизни (Lebensreformbewegung), в начале XX века вдруг сорвался с места и отправился в тихоокеанские германские колонии. Там, в так называемых протекторатных землях Германской Новой Гвинеи, он основывает Солнечный орден: квазирелигиозное сообщество, которое ставит целью реализовать идеалы нудизма и вегетарианства на новой основе — уже не ограничивая себя мелкобуржуазными условностями.Энгельхардт приобретает кокосовую плантацию на острове Кабакон и целиком посвящает себя — не заботясь об экономическом успехе или хотя бы минимальной прибыли — теоретической разработке и практическому осуществлению учения о кокофагии.«Солнечный человек-кокофаг», свободный от забот об одежде, жилище и питании, ориентируется исключительно на плод кокосовой пальмы, который созревает ближе к солнцу, чем все другие плоды, и в конечном счете может привести человека, питающегося только им (а значит, и солнечным светом), в состояние бессмертия, то есть сделать его богоподобным.
Из беседы с Виктором Кирхмайером на Deutsche Welle radio:Роман Кристиана Крахта «Фазерланд» – важнейший немецкий роман 90-х – уже стал каноническим. В 50-х немецкий философ-неомарксист Теодор Адорно сказал: «После Освенцима нельзя писать стихов». И вот пришло поколение, которое взялось бытописать свое время и свою жизнь. С появлением романа «Фазерланд» Кристиана Крахта в 95-ом году часы идут по-другому. Без этой книги, без этого нового климата было бы невозможно появление новой немецкой литературы.Кристиан Крахт – второй член «поп-культурного квинтета» молодых немецких писателей.
Молодой, но уже широко известный у себя на родине и за рубежом писатель, биолог по образованию, ставит в своих произведениях проблемы взаимоотношений человека с окружающим его миром природы и людей, рассказывает о судьбах научной интеллигенции в Нидерландах.
Роман представляет собой исповедь женщины из народа, прожившей нелегкую, полную драматизма жизнь. Петрия, героиня романа, находит в себе силы противостоять злу, она идет к людям с добром и душевной щедростью. Вот почему ее непритязательные рассказы звучат как легенды, сплетаются в прекрасный «венок».
1946, Манхэттен. Грейс Хили пережила Вторую мировую войну, потеряв любимого человека. Она надеялась, что тень прошлого больше никогда ее не потревожит. Однако все меняется, когда по пути на работу девушка находит спрятанный под скамейкой чемодан. Не в силах противостоять своему любопытству, она обнаруживает дюжину фотографий, на которых запечатлены молодые девушки. Кто они и почему оказались вместе? Вскоре Грейс знакомится с хозяйкой чемодана и узнает о двенадцати женщинах, которых отправили в оккупированную Европу в качестве курьеров и радисток для оказания помощи Сопротивлению.
Роман «Сумерки» современного румынского писателя Раду Чобану повествует о сложном периоде жизни румынского общества во время второй мировой войны и становлении нового общественного строя.
Андрей Виноградов – признанный мастер тонкой психологической прозы. Известный журналист, создатель Фонда эффективной политики, политтехнолог, переводчик, он был председателем правления РИА «Новости», директором издательства журнала «Огонек», участвовал в становлении «Видео Интернешнл». Этот роман – череда рассказов, рождающихся будто матрешки, один из другого. Забавные, откровенно смешные, фантастические, печальные истории сплетаются в причудливый неповторимо-увлекательный узор. События эти близки каждому, потому что они – эхо нашей обыденной, но такой непредсказуемой фантастической жизни… Содержит нецензурную брань!
Эзра Фолкнер верит, что каждого ожидает своя трагедия. И жизнь, какой бы заурядной она ни была, с того момента станет уникальной. Его собственная трагедия грянула, когда парню исполнилось семнадцать. Он был популярен в школе, успешен во всем и прекрасно играл в теннис. Но, возвращаясь с вечеринки, Эзра попал в автомобильную аварию. И все изменилось: его бросила любимая девушка, исчезли друзья, закончилась спортивная карьера. Похоже, что теория не работает – будущее не сулит ничего экстраординарного. А может, нечто необычное уже случилось, когда в класс вошла новенькая? С первого взгляда на нее стало ясно, что эта девушка заставит Эзру посмотреть на жизнь иначе.