Я буду летать! - [7]
Из этих источников и попали в руки исследователей сведения о том, где, на каких летных аппаратах и как учились летать первые русские летчики. Несмотря на высокий конкурс, в школу приходили офицеры и солдаты из разных родов войск, с очень разным уровнем образования. В школе не было ни необходимого учебного оборудования, ни всерьез разработанной программы обучения. Вот реальное свидетельство – бесхитростные строки из письма курсанта Петра Кирсанова, датированного 1 июня 1915 года:
«Поступил добровольцем-летчиком. 3 месяца торчал на авиационных курсах и, попав сюда, в школу авиации, работал больше четырех месяцев в качестве механика, не зная, когда придет возможность приступить к обучению полетам… Числа около 15 мая я был назначен обучаться полетам на аппарате «ньюпор». Обучение происходит так: ученик «рулирует» (бегает по земле) на учебной машине (одноместной со слабым мотором) в общей сложности часа 2–4, а потом переходит на обыкновенный, так называемый «ньюпор» и тоже рулирует, а если делает это хорошо, то начинает взлетать и летать. После нескольких часов летания держит экзамен на звание пилота-авиатора: описать в воздухе 10 восьмерок и спланировать в круг на земле. После этого держит экзамен на звание военного летчика: 2 часа полета без спуска не ниже 2 тысяч метров. Через день-три после этого отправляется летчиком на войну.
Обучение идет крайне медленно: много учеников и мало аппаратов. Обыкновенно рулировать и летать удается в день 5–15 минут».
Среди старых бумаг в библиотеке я нашла и уникальные фотографии более поздних лет, запечатлевшие курсантов Первого летного училища молодой советской страны.
Вместе с нами сфотографировались и наши инструкторы, которые иронически-дружелюбно именовались «богами».
Библиотека размещалась в знаменитом «Доме со львами»
Небольшой читальный зал в библиотеке оказался уютным: общий стол и даже два дивана. В книжном фонде были представлены и книги по авиации (к сожалению, их было очень немного) и все журналы.
Первые советские летчики, 1921 г.
Знак Качинской школы
Преподаватели летной школы. 1923 г.
Памятное благодарное фото – письмо для инструктора – «бога», 1923 г.
А это уже мои сверстники и однокурсники. Вместе с нами сфотографировались и наши инструкторы, которые иронически-дружелюбно именовались «богами». Первая военная авиационная школа РККА. 1924 год.
Инструкторы и курсанты. 1924 г.
1928 год. Летчики на аэродроме.
Основная работа с читателями проходила вечером, поэтому график работы был соответствующий: с 15 до 23-х часов.
Однако до 19–20 часов «штатские» посетители появлялись редко, и я могла читать и читать. Так что теоретически я знала о самолетах уже много… Тем сильнее становилось желание прикоснуться к штурвалу, подняться в небо.
Основными посетителями в вечерние часы были молодые летчики-инструкторы.
Просто выдавать книги было не интересно. Хотелось что-то придумать, чтобы сблизить этих ребят, понять их, а через них то дело, которое стало моей мечтой. В архиве библиотеки я нашла несколько очень потрепанных рукописных журналов, написанных и проиллюстрированных курсантами еще дореволюционной школы.
Ребята заинтересовались: пример был заразителен Инициативная группа по созданию своего журнала организовалась как-то сразу. Это были те постоянные посетители, что появлялись в библиотеке почти каждый вечер. Было шумно, весело. И почти каждый стремился привлечь мое внимание. Это было заметно и, пожалуй, понятно: в гарнизоне, кроме нескольких жен инструкторов, было всего четыре женщины – из обслуживающего персонала. Молодая симпатичная библиотекарша воспринималась как объект, достойный внимания.
Целью моего появления на Каче никто особенно не интересовался. Но я-то знала свою цель… Я была просто вежлива со всеми, однако на особый успех никто из посетителей не мог рассчитывать. Внимание моё привлек один из инструкторов – «негромкий» человек с серыми грустными глазами. Альберт. Альберт Гансович Поэль. Его всегда называли полным именем: дружески-панибратское Алик никак не годилось в этом случае. Читать он в основном брал что-нибудь из русской классики. В состязаниях острословов никогда не принимал участия, но если включался в разговор, говорил конкретно и, главное, умел внимательно слушать собеседника. Думаю, что он просто заметил, как оживлялась и активно сопереживала я, если речь заходила о явлениях, происходивших на летном поле или в небе: освоена сложная фигура пилотажа, неожиданно отказал двигатель, но пилот смог посадить самолет или (самое страшное!) разбился…
Он первым заговорил со мною о полетах, о том, как удивительно красива земля в апреле: поля красных маков вплотную подступают ко взлетной полосе. Весною он обязательно покажет мне это с борта самолета.
– Почему весною? Как долго ждать! – вырвалось у меня. – Я так хочу увидеть землю с борта самолета!
Он понял. Наверное, потому, что я говорила о самом заветном. Я посмотрела на него какими-то другими глазами.
Я не сразу поняла, что жду появления этого человека каждый вечер. Он не умел говорить комплиментов. О любви не говорил тем более. Он вообще говорил очень мало. Просто приходил каждый вечер, устраивался в углу дивана, взяв том Тургенева или Чехова, и читал до закрытия библиотеки. Как-то само собою сложилось, что провожал меня последний из уходящих посетителей и так получалось, что этим последним всегда оказывался он. Идти было не далеко. Мне дали комнатку в большом жилом доме, где было общежитие и несколько отдельных комнат, где жили семьи инструкторов и руководящих работников гарнизона. Дом был старожилом Качи – знаменитый «Дом со львами».
