Я буду летать!

Это повесть о моей матери – Зинаиде Петровне Кокориной. Не написать её я не могла. По существу у меня были соавторы: сама З. Кокорина – её двенадцатистраничная автобиография, написанная по просьбе Центрального Музея авиации и космонавтики (там же хранящаяся) и очерк В. М. Пескова, опубликованный в «Комсомольской правде» в 1969 году. Естественно, что эти тексты стали и сюжетной, и документальной основой повести. Фрагменты из них я выделяю, но не обычным способом цитирования (выделение мешало бы целостному восприятию текста), а особым знаком + в начале и в конце цитаты, внизу страницы – обозначение источника. Использование этих источников во многом определило и тип повествователя: книга написана от первого лица.

Утренний свет как-то незаметно проник в комнату и по-новому осветил беспорядочную груду писем, разбросанных на постели старой женщины. Настольную лампу на прикроватной тумбочке можно было выключить.

Необыкновенная бессонная ночь – многоголосая, разноцветная, озаряемая вспышками забытых воспоминаний, – уходила… Вчера курьер «Комсомолки» привёз ей большой бумажный пакет писем. «Василий Михайлович просил передать: это отклики на его очерк. Посмотрите: большинство из писем адресовано вам».

Конверты были разные, но почти на каждом из них перед её фамилией стояли слова «Первой летчице»: «Первая» – так назвал свой очерк журналист Василий Песков[1].

Песков появился неожиданно в ее московской квартире, полученной всего полгода назад. Появился «по наводке» одного из её старых друзей, бывших учлетов-качинцев, с большим трудом добившихся ее возвращения в Москву после реабилитации. Между двумя фотографиями разместилось несколько фактов из жизни первой советской летчицы, выпускницы знаменитой Качинской школы. Так вернулось забытое имя.

Было это очень давно, если мерить время марками самолетов.

Это было в годы, когда страна не имела еще своих самолетов, летали на покупных французских «Фарманах», «Ньюпорах»…

Полет был праздником. Минут десять-пятнадцать праздника. Остальное – будни. Подъем до солнца, отбой поздно вечером…

Тут я хорошо узнала, что значит «неженское дело». Надо было не просто поспевать за мужчинами. Середнячком свое право я не могла утвердить. Надо было стать первой…

И она была первой во всем. Её выбрали старостой группы. Она первая освоила самолет. И когда подошло время летать без инструктора, первой назвали ее фамилию…

Фотографии, помещенные в газете, разделяло сорок пять лет, но время не могло изменить главного в человеке: «Сильному и красивому Русскому человеку – Зинаиде Петровне Кокориной – с глубоким искренним уважением» – подписал ей свою книгу очерков талантливый журналист Василий Песков.

Публикация очерка Пескова оказалась камнем, сдвинувшем лавину писем-воспоминаний друзей ее молодости.

Сколько человек откликнулось на очерк Пескова!

Откликнулись друзья-военлеты, с которыми училась она, и бывшие её ученики, участники Отечественной войны, те, с кем вместе создавала в небольших городах огромного Союза авиаклубы Осовиахима, выраставшие потом в Авиаучилища – все они строили Воздушный флот страны. Она была одной из легенд первого поколения – и радость возвращения её имени была искренней и шумной.

«Зина, Зинуша, драгоценнейшая наша Зинка Кокорина – один из красивейших символов, даже знамен нашей, уже далеко отлетевшей эпохи! Я ведь давно потерял тебя из виду. И вот Песков крикнул о тебе – к величайшей моей радости. К сожалению, не так громко и внятно, как следовало бы. Оно и понятно: как он смог бы вжиться в душу нашей эпохи, особенно в такую деликатную область, как авиация… В результате получилось произведение бледноватое, гораздо ниже многих других опусов этого во всех отношениях замечательного и сильно любимого мной журналиста.

В очерке даже вскользь не отмечено, на какой героический подвиг ты шла, поступая в летную школу – тех лет и с тем техническим уровнем учебных самолетов. Это несомненно был героизм. Я отлично помню, как в одну неделю могло гробануться два-три человека. На твоих глазах Роном перебило пополам Нину Чудак. Через несколько дней разбился Поэль – самый близкий тебе человек. Последнее напряжение возникло в школе после полета Иевлева, когда было подано сразу 10 (десять) рапортов об отчислении. Я скажу прямо: все наши курсанты были отважными людьми! Так ведь почти все они прошли через горнило гражданской войны, многие хватили еще и первую империалистическую. Но ты же была ещё девчонкой, к тому же симпатичной. Откуда взялась такая решимость? – многие не могли понять. Кажется, я понимал и очень хотел, чтобы ты завершила свое дело. Присматривал за тобой, как за ребенком. Помнишь, как я упросил тебя отказаться от юбки, чтобы в полете свободная одежда не зацепила бы какую-то деталь аппаратуры? Не я один – сколько ребят берегли тебя. И ты взлетела! Первой из нашей группы была допущена к самостоятельному полету. Красный военлет!

Я ничего не знал о тебе после твоего направления в Серпухов. Видно, крутая жизнь была у нас обоих. Напиши мне. Обязательно.