Я буду летать! - [11]

Учлеты сами под руководством механика производили ремонт моторов в мастерской, И задачей старосты была организация бесперебойной подготовки моторов к работе.

Я успевала. Помню только – уставала очень и старалась, чтобы это не было заметно. Обучение шло успешно. В самостоятельный полет я была выпущена второй – после Поги. Это было хорошим показателем. Отчетливее всего в память врезались аварийные «ЧП». Во время третьего полета на стареньком «Авро» оторвавшейся тягой цилиндра мотора сорвало с мотора капот и бросило его на конец левой плоскости. Я не растерялась, выключила мотор и, планируя, посадила самолет в небольшую лощину. Второй случай произошел в тренировочной группе, когда на высоте 70–80 метров самолет, потеряв скорость на последнем развороте, перешел в штопор, и я успела вывести его из штопора и относительно благополучно посадить на землю. Самолет этот имел плохие полетные качества, но как учебный использовался. На другой день на этом же самолете, не сумев вывести его из штопора, разбился учлет Светов. Эти случаи помогли доказать, что я летаю грамотно, а, главное, чувствую самолет.

З. П. Кокорина – выпускница Качинской летной школы, 1924 г.

Школа была успешно закончена. Мне, как и другим выпускникам, было присвоено звание Красного военного летчика – красвоенлет. Не знаю, в каком табеле о рангах, означено такое звание и какому уровню военных званий оно соответствует. Однако в те годы оно присваивалось всем выпускникам летных школ (не Высших), и для меня так и осталось самым дорогим.

Впервые мой портрет появился в газете «Красная звезда» под заголовком «Женщина – красный летчик» (военный летчик РККА тов. Зинаида Кокорина): «Работницы и крестьянки СССР и всего мира получили к своему Международному дню ценнейший подарок – трудящаяся женщина впервые стала красным военным летчиком. Имя ее – Зинаида Петровна Кокорина».

Я приняла предложение руководства школы остаться инструктором в Качинской школе. Работать с людьми я умела, а летать самой, да ещё учить летать ребят, которые рвались в небо (я-то понимала это!) – что могло быть желаннее. Однако проработала я на Каче всего несколько месяцев. Успешно. Четыре очень дорогих для меня письма есть среди откликов на очерк В. М. Пескова от учлетов моей группы тех лет. Написал об этом и он сам: «Просто летать теперь уже было мало. Решила стать летчиком-истребителем. Опять учеба. Приемы воздушного боя, стрельба по цели, бомбометание. Два десятка мужчин и одна женщина учатся в Высшей военной школе под Серпуховом. Выпускные экзамены. Лучшие результаты по пилотажу и стрельбе – у Зинаиды Кокориной. Ее оставляют пилотом-инструктором в школе. Теперь она летает сама и учит летать других».

Так пришло признание. Эту оценочную характеристику, можно, наверное, дополнить свидетельством начальника Военно-Воздушной академии имени Н. Е. Жуковского генерал-лейтенанта А. И. Тодорского: «Документы того времени отмечают, что З. П. Кокорина проявляла хорошие успехи, способность к летной службе, выносливость, любовь к профессиональному делу и дисциплинированность. Все её замечательные качества были высоко оценены. По окончании Высшей школы стрельбы и бомбометания она была оставлена при ней инструктором для подготовки новых кадров советских военных летчиков»

И неофициально и официально было получено приглашение вернуться в новом звании в летную школу на Каче. Я вежливо отказалась. Объяснить двойственность моего отношения к Каче трудно… Была светлая память о первом самолете, инструкторе-Боге и друзьях-курсантах. – Здесь Кача отдала мне все, что могла. Отдала щедро, без оглядки. На Каче сбылась моя главная мечта – я поднялась в небо. – Это память– любовь. Так же щедро, подарив мне нежную любовь крылатого человека («на Каче – все иначе»: недаром же наставников-инструкторов называли богами), она безжалостно отняла его жизнь. Не отняла – взяла по договору добровольного риска – обязательного условия для тех, кто первым поднимался в небо, испытывая летные возможности примитивных деревянных аппаратов.

Так Кача изменила мою судьбу.

Уехав в Серпухов, я никогда больше не возвращалась на Качу. Не могла. Этот уродливый камень с надписями, ставший братской могилой пилотов на новом кладбище, я никогда не видела: фотографию прислали моей дочери – много позже. Я не знаю, куда девался тот первый памятник-пропеллер… В памяти остался он.

Главное не в этом. Женщина – красный военный летчик – теперь носила только мужскую одежду, короткую стрижку, курила. Её товарищи говорили, что она единственная женщина, с которой можно всерьез играть на биллиарде или красиво выпить. И которая словно не разрешала видеть в ней женщину. По-другому на Каче не могло быть. Это была жесткая память.

Глава 4 Жизнь – для живых

Работа летчика-инструктора в Высшей авиашколе военных истребителей в Серпухове отнимала очень много времени. Правда, я иногда расширяла круг своих обязанностей, чтобы появляться в маленькой, почти пустой комнатке общежития как можно позже.

Очередное горе пришло неожиданно. Телеграмму из Москвы принесли утром: «Приезжай попрощаться. Ты нам очень нужна. Соня».