Я боюсь мошек - [3]

От этой устрашающей новости по всему моему телу пробежал холод. Я встал со стула:

— Это и вправду чудовищно! И сколько времени все это продолжается?

— Уже три дня!

— Только?! Восемнадцать жертв за три дня!

— Их было бы больше, если бы врач, который осматривал Ларье и умер от этого, сразу же не поместил его в карантин. Он находится в изолированной палате одной из парижских больниц. С ним общаются по телефону, а еду передают через окно. Ларье говорит, что собирается покончить с жизнью….

— Я его хорошо понимаю.

Старик задумался.

— Когда я говорю о восемнадцати жертвах, то не учитываю тех, кого он неизбежно должен был заразить, возвращаясь из Германии…

— Нужно немедленно действовать, — сказал я.

— Да, необходимо…

Присев на край стола, Старик положил руку мне на плечо.

— Сан-Антонио! Я намерен возложить на вас самую опасную, я бы сказал, самую драматическую миссию из всех, которые вам когда-либо поручались!

Я почувствовал, что мое дыхание пресеклось.

— Да?

Вы должны придумать способ отправиться в Восточную Германию вместе с Ларье!

В моей душе шевельнулся страх.

— Вме… вместе… вместе с Ларье!

— Вы полетите на самолете… Во время полета он будет изолирован. Вас выбросят на парашютах в районе лаборатории. Только Ларье может показать вам, где она находится, и помочь в неё проникнуть. Фокус в том, чтобы не подходить к вашему попутчику ближе, чем на десять метров!

Я не смог удержаться от иронии:

— Вы называете это фокусом, шеф?

Он отмел возражение взмахом руки, как старательная консьержка сметает с тротуара оставленную собакой кучку.

— Пробравшись в лабораторию, вы ее взорвете, — продолжал Старик. — Вас снабдят особой взрывчаткой, обладающее необычайной силой. Впрочем, вам уже приходилось пользоваться ею.

Я недоверчиво посмотрел на своего начальника. Сказать по правде, ребята, обычно я прочно стою на земле и не путаю сон с явью. Однако то, что он мне рассказал и поручил, очевидно, находилось за пределами возможного.

— И еще одно, — продолжал Старик. — Ларье… он не должен вернуться из этой экспедиции. Вы понимаете меня?

Это было слишком! Мне захотелось бросить ему на стол прошение об отставке, и лишь то, что он может принять это за свидетельство трусости, удержало меня.

— Вы правы, шеф, это самая деликатная миссия, которая когда-либо возлагалась на меня.

— Сан-Антонио, я знаю, как она опасна, однако нужно использовать все средства, чтобы добиться успеха. Добейтесь его, и вы станете благодетелем всего человечества. Из надежных источников мне стало известно, что разработка этого бактериологического оружия еще находится в стадии эксперимента. Гадину нужно раздавить, пока она не вышла из яйца!

Я покачал головой. Шеф уже сел на своего любимого патриотического конька. Если его не остановить, он закажет «Марсельезу» в исполнении оркестра Национальной гвардии.

— Я полагаю, нужно действовать быстро?

— Как можно быстрее… Со всех точек зрения. Ларье впал в депрессию, которая заставляет меня бояться худшего. Если он покончит с собой, все пропало!

— Где он находится?

— В Божоне, в отдельном корпусе. Я полагаю, что на подготовительной стадии ваш командный пункт должен быть именно там. Я уже связался с министром авиации. В ваше распоряжение будет предоставлен самолет. Я даю вам полную свободу действий. Прошу лишь об одном: не забывайте, что Ларье — это Живая опасность. Причем опасность смертельная! И для вас, и для всех, кто к нему приблизится. Мы не должны рисковать жизнью людей. Действовать нужно, исходя из этого. Дорогой друг, мы даем вам карт-бланш. Ни в деньгах, ни в помощи отказа не будет. Ваши приказы будут выполняться беспрекословно… Помните, однако, когда вы будете «работать» в Германии, что Франция не должна быть замешана в это дело, не так ли? Если попадете в серьезную переделку, не забывайте об этом!

— Не беспокойтесь, шеф!

Мы обменялись долгим рукопожатием, как два государственных деятеля перед телекамерами, пытающиеся внушить этой дурацкой публике, что обожают друг друга.

Я ушел от него, опустив голову, с тягостным ощущением огромного груза, который лег на нее.

Глава II, в которой мне удается поднять дух Ларье, а мой собственный дух падает

Вернувшись в свой кабинет, я посмотрел на чемодан с такой грустью, что даже Франсуаза Саган[4] не смогла бы сказать ей «Здравствуй!»

Берюрье увлеченно рассматривал в зеркальце свою башку. Чем дольше он занимался этим, тем больше мне казалось, что она похожа на вареную телячью голову. Ее серо-желтый цвет еще более увеличивал сходство.

— Ну что, приятель? — спросил он. — Новая работенка?

— Совсем новая, толстяк… Настолько новая, что я едва осмеливаюсь притронуться к ней.

Я снял трубку и сказал телефонисту, чтобы для меня приготовили машину с шофером. Я чувствовал себя усталым, слабым, нерешительным и больше всего на свете хотел покоя.

В наше время жизнь похожа на физиономию Берюрье. Бывают дни, когда задаешься вопросом, для чего она нужна. Наверное, к ней когда-то была приложена инструкция по применению, которая затерялась в ходе доставки.

Толстяк продолжал созерцать свое отражение в зеркале и, если судить по блаженному выражению его лица, был доволен результатами осмотра. Тем лучше. Утешительно, что есть люди, способные отважно взвалить на себя бремя подобной физиономии. В самом деле, Берю уродлив, одет всегда неряшливо и к тому же рогоносец. Тем не менее жизнь представляется ему прекрасным приключением. Он с удовольствием несет свой крест. Он неподвластен мысли о непрочности нашего существования, которая подтачивает умы, склонные к меланхолии, как это свойственно мне.