Я, Бабушка, Илико и Илларион - [21]

— Ну нет, так дело не пойдет! — заявил вдруг «топор». — Пока мы все не схватили воспаление легких и на этом вагоне не поставили красный крест, нужно что-то сообразить!

— Видать, не такой уж он балда, каким казался! сказал «индюшиное яйцо» и вытащил откуда-то бутылку водки.

— У меня есть вино, целый пуд, вон там, на третьей полке, снимем бочонок… — вмешался в разговор молодой блондин, которого до сих пор никто не замечал.

— Нет, вино сейчас не пойдет. Выпьем-ка лучше водки! — ответил «топор», радостно потирая руки.

— Воля ваша, — вежливо согласился блондин.

— Ты лучше вынь пробку из бочонка. Как бы он не лопнул и не залил всех нac! — обратился чисто одетый пассажир с билетом к молодому блондину. Блондин молча выполнил приказ и снова сел. Пассажиры стали доставать разную снедь. Кто-то пожертвовал нам еще бутылку водки, «топор» добавил от себя две и сам же занял пост тамады.

— Товарищи! Среди вас нет ни одного, кто бы был моим товарищем, но знаете ведь, как бывает в поезде? В поезде люди сближаются, становятся друзьями. Кто мы? Откуда нас черт несете

— Я из командировки возвращаюсь, — заявил пассажир с билетом.

— Прекрасно! — продолжал тамада. — А он кто?

Откуда? Черт его знает! — «Топор» указал пальцем на «индюшиное яйцо».

— Как это «черт его знает»! — подпрыгнул тот. — Ты что это разошелся?! Придержи язык, а то…

— Дай же произнести тост! Что взбеленился? Так о чем я говорил? Да. Знаете вы меня? Нет. Знаю я вас? Тоже нет! В другое время плевать я на вас хотел, но в том-то и заключается сила поезда! Поезд соединил, сблизил, сроднил нас! А поэтому — да здравствует поезд! — закончил он и опрокинул в рот стакан.

— За наш поезд!

— Да здравствует поезд!

— Мда… Действительно, странно… За поезд! — сказал чисто одетый пассажир с билетом и передал стакан мне.

— Я, товарищи, первый раз еду в поезде, — начал я.

— Счастливый ты человек! — сказал «индюшиное яйцо».

Перед отъездом Илико и Илларион предупреждали меня — в поезде, мол, много жуликов и проходимцев, нужно держать ухо востро. Выходит, ошибались они. Вот этот, например…

— Как вас зовут, дядя? — обратился я к «топору».

— Амбако!

— Да, Амбако. Когда я впервые увидел его, подумал: «Куда этого типа черт несет?» А вас как звать? — спросил я «индюшиное яйцо».

— Меня зовут Антипо, а тебе хватит болтать! Выпей и садись!

— Да. А Антипо мне сначала показался сумасшедшим.

— А теперь?

— Теперь что, теперь поезд нас сдружил! Да здравствует поезд! — закончил я и выпил. Тамада снова наполнил стакан. Второй тост он хотел провозгласить стоя, но, больно стукнувшись головой о полку, тотчас же сел и начал:

— Когда бог научил обезьян говорить, то первое слово, которым они обменялись друг с другом, было «здравствуй»! Потом вырубили леса, возвели дома, построили железную дорогу, пустили по ней поезд, в этот поезд сели мы, сказали друг другу «здравствуй», и…

— Я никому не говорил «здравствуй»!

— Это вопрос вежливости…

— Так пусть всегда живет это теплое слово «здравствуй»! — закончил Амбако.

— Хороший тост!.. Подумать только, что такое доброе приветствие? Пустяк! А вот находятся люди, которые не хотят сказать человеку этого доброго слова! Вот есть у меня товарищ, вместе в университете учились…

— Вы из какого села, уважаемый?

— Из Нигоити!

— Хорошее село, а какой нынче урожай?

— Благодарю, неплохой… Так вот, есть у меня товарищ…

— Который с тобой не здоровается? Знаем мы про это!.. А ты-то знаешь, что у нас всего один стакан? Выпей. ради бога, поскорей!

…Очередь снова дошла до меня. Я держал в руках стакан с водкой, смотрел на живительную жидкость, наполняющую тело теплом, и мне хотелось рассказать этим незнакомым людям про бабушку, про Илико и Иллариона, про Мери, хотелось петь и кричать. Но я стыдился чего-то, стыдился так, как стыдится каждый деревенский мальчик своих залатанных брюк и дырявых чувяков.

— Будьте здоровы, друзья, — сказал я, прослезившись, и быстро сел.

— Э-э-э… наш герой, никак, плачет! — обратился «топор» к «яйцу». — Сколько же в водке градусов?

— Все восемьдесят!

— Двадцать, готов биться об заклад! — сказал я и вытер слезы. — И плачу я вовсе не от водки, просто в глаз что-то попало!

— Ладно, не беда… Я продолжаю, товарищи! — повысил голос тамада. — Вот мы говорили, что бог создал обезьян, потом от обезьян произошли мы. Ерунда это… Большинство людей произошло от собственных! родителей! Не будь наших родителей, мы и этой водки бы не выпили. А не имей мы водки, не смогли бы выпить за родителей. Я не видел еще пьяного человека, который не вспомнил бы своих родителей!

— Когда я напиваюсь, я ничего не помню, — сказал молодой блондин.

— Хорошо еще, что ты хоть об этом помнишь! — сказал «индюшиное яйцо». После тоста за родителей мы осторожно подняли блондина и уложили на третьей полке, рядом с его бочонком.

— Поверните его лицом к стенке, что-то он подозрительно икает! — предупредил нас «топор», но было уже поздно.

Блондин взорвался, словно вулкан. Не успели мы опомниться, как башлык нашего тамады окрасился в пурпурный цвет, «Индюшиное яйцо» и чисто одетый пассажир с билетом в ужасе глядели друг на друга. Один лишь я, чудом спасенный от неожиданного извержения, стоял, словно Христос среди грешников, и дико хохотал.