XXS - [54]

вы­ходные ты вполне переживешь, может быть, они окажутся даже очень приятными».

То, что Рафаэль заговорил о моем отце, заста­вило меня на минуту окаменеть. Потом появи­лись мурашки, а чуть позже страх. Я ни за что не смогу рассказать Рафаэлю историю с видеокас­сетами. Во-первых, на отца тут же донесут, а во- вторых, возможно, Рафаэль отправит меня в за­крытую психушку, потому что я больше двух лет живу с этим знанием и до сих лор ничего не пред­приняла. Совесть мучила меня весь вечер так, что мне стало плохо. И поговорить не с кем...

Воскресенье, 21 марта 1999

Я не поехала к родителям. Мама заболела, и мы перенесли нашу встречу на... на не знаю ко­гда. Фионе я написала письмо на четырнадцати страницах. Сегодня я в пух и прах переругалась с Эрвином, потому что он утверждает, что я снова «взяла курс на похудание». Вроде бы пусть гово­рит что хочет, мне не мешает, но если бы это дей­ствительно было так. А в данном случае он неправ. Сейчас я вешу 61,2 килограмма. Вполне достаточно. Мой нормальный вес находится в гра­ницах от 57 до 65 килограммов, то есть у меня са­мое то. И тут вдруг является Эрвин со своими офи­церскими замашками и начинает воображать, что знает всё лучше всех. Хотел заставить меня съесть свиной шницель, а я их даже видеть не могу. В конце концов мы сошлись на гигантской порции салата. Он хоть' вкусный, хотя такой же масляни­стый, жирный, как свинина.

После ужина я разговаривала с Карлоттой и выяснила, что она не такая гадкая, какой кажет­ся. Хочет сходить со мной к гинекологу, потому что беспокоится обо мне. Кроме того, мы битый час проболтали о сексе. Это было действительно интересно, потому что она не только выспраши­вала меня, но и поделилась собственным опытом. О Симоне я ей ничего не сказала. Здесь я должна молчать, потому что боюсь, что Рафаэль или кто- то из воспитателей вмешается в наши отношения. Тому, кто не живет в таких условиях и не вынуж­ден ежедневно выслушивать воспитательные бредни, понять меня трудно. Но эта трепотня обо всем и разбирательства со всеми и по всякому поводу могут убить всякие отношения. Можно же дообсуждаться до того, что уже и видеть челове­ка не захочешь. Так что эту тему лучше оставим.

Вот почему я не хочу говорить о Симоне. Я точно знаю, что бы мне ответили.

Вторник, 23 марта 1999

До трех часов в понедельник я не знала, что рассказать Рафаэлю о своем отце. Говорила о том, как он меня мучил. Например, о мышке. Я гово-

рила и говорила, пока Рафаэль меня не перебил. Он решил, что отец надругался надо мной сексу­ально. Сначала я всё отрицала, но когда Рафаэль сказал, чтобы я не лгала, пришлось признаться. Вернее, я соврала и сделала вид что он прав. На самом деле отец ни разу мной не воспользовался и не надругался. По крайней мере, сексуально. Он никогда до меня не дотрагивался, если не считать того, что бил. Не знаю, что хуже — никогда не прикасаться или прикасаться слишком часто. Для меня гораздо хуже, что он вел себя так, как будто ORQ я существую только для битья.

Итак, я наврала Рафаэлю. И сразу же поняла, что таким образом могу освободиться от своего чувства вины. Сработало. «Надо же, и это называ­ется отец! Это свинство, и ты ни в чем не виновата. Знаешь, София, откуда я узнал, что должно было иметь место нечто подобное? По твоему поведе­нию с другими мальчиками. Ты все время подаешь себя исключительно со стороны своей женствен­ности. Ты знаешь* что таким образом добьешься от мужчин того, чего другими способами тебе не по­лучить. Я это наблюдал еще на празднике в Рож­дество!»

Рафаэль решил, что видит меня насквозь.

После терапии мне стало лучше. Мне показа­лось, что если я буду говорить с Рафаэлем о своем

отце, то смогу освободиться от ненависти и зло­сти. И от страха, который так часто меня грызет. Страх, что отец не будет обращать на меня никако­го внимания, что я ему безразлична. И не в по­следнюю очередь страх из-за ударов, которые в беседе с Рафаэлем я выдала за сексуальное над­ругательство.

Поскольку сегодня я обязательно хотела по­быть с Симоном (говоря откровенно, потрахаться), я рассказала Аделе, которая дежурила в первую смену, что у нашего класса сегодня день здоровья и мы идем в зоопарк. Поэтому не исключено, что 251 я вернусь позже. После школы, где я буквально изнывала от скуки, мы с Симоном поехали к нему. Он такой милый! Стоит его поцеловать, он тут же начинает дрожать, это так трогательно. А если мы спим вместе, он тоже дрожит. И тогда вибрирует все, что не прибито и не прикручено. Здорово!

М

Si к

Симону я не говорила, что у меня еще ни разу не было месячных. Я не рассказывала ему ниче­го, потому что побоялась, что он будет обращаться со мной так же, как Юлиус. Тот знал обо мне прак­тически всё и использовал меня по полной про­грамме. Поэтому больше я с парнями не откро­венничаю.

Суббота, 8 мая 1999

Ничего себе, как быстро пролетел апрель! Зав­тра я переезжаю на Зеннингерштрасе. В апреле к нам въехали четыре новых человека, а на завтра назначен еще один экстренный прием. Поэтому мне можно к зеннингершам.

На прошлой неделе я один раз прогуляла школу и сама написала себе записку. Подписа­лась просто: «Б. Майер». Он или она не сущест­вует в природе, но мои учителя понятия об этой _ _ _ не имеют. Я ужасно боялась, что все откроется, и чуть не умерла от страха, когда сегодня Карлот­та вошла в комнату самоподготовки, зло на меня посмотрела и сказала: «София, я должна с тобой поговорить, подойди, пожалуйста, ко мне!» По­шла за ней на негнущихся ногах в кухню, где она объявила, что завтра мне придется переехать. А злилась она просто потому, что после разго­вора с ней убежала Елена. У меня с сердца упа­ла тысяча камней. Побег Елены не интересовал меня ни в коей мере. Я все равно терпеть ее не могу.