XXS - [53]

Один раз в месяц бывают «домашние выход­ные». Большинство навещают свои неполноцен­ные семьи. Но я теперь все время буду уезжать к Симону.

Меня очень волнует, что я сижу в этом обще­житии взаперти. Время от времени для Валерии делают исключение, и она имеет право в выход­ные возвращаться в двенадцать часов. Мне ни­когда не продлевали время, потому что я «посто­янно» (один раз в месяц) ночую вне стен обще­жития.

Теперь мне дают дополнительные уроки по бухучету. До сих пор все самостоятельные по этому проклятому предмету я писала на двойки, и если бы не существовало экономической мате­матики, которой я могу уравновесить свои успе­хи, мне бы ни за что не выдержать испытатель­ный срок.

Суббота, 20 марта 1999

Меня от всего этого тошнит! С тех пор как Виви уехала, меня ни разу не тошнило, но в данный мо­мент одновременно скопилось так много всяких гадостей! Если бы меня уже давно не просветили по поводу последствий, которые имеет здесь, в об­щежитии, рвота (например, постоянные вопросы, почему ты снова пытаешься привлечь к себе вни­мание, почему ты не хочешь выздороветь и т. д.), то я бы с удовольствием очищала свой желудок, потому что от всего происходящего зверски мутит.

Не знаю, что за гадкий сегодня день... Может быть, это день послания Иова? Но без шуток, мать Фионы покончила жизнь самоубийством! Сегодня утром мне позвонила Мария и всё рассказала. Как я рада, что уехала из нашей деревни и не прини­маю участия во всей этой гадости, как тогда, с ма­мой Амелии. Мне страшно не хочется иметь к та­ким вещам хоть какое-то отношение! С Фионой, Никки и всеми остальными контакты постепенно сходят на нет. Расстояния и дела... Кроме того, у меня такое чувство, что Фиона и Никки не смогут правильно понять мои проблемы. А вот с Амелией и Рамином у нас до сих пор все в порядке. Они по­нимают, что я теперь уже не та же самая София, которая была раньше. Я изменилась и повзросле­ла. Я познакомилась с массой людей, и теперь уже

мы стали совсем разными... Совсем-совсем! А вот Фиона с Никки как-то не могут с этим смириться.

С тех пор как я уехала, я старалась избегать нашей дыры. Не хотела видеть никого оттуда и не хотела, чтобы они видели меня. Я все время представляла себе, что они говорят обо мне (обо мне, психе). Но теперь... Я поеду к Фионе и по­пытаюсь ей помочь. У ее матери была та же бо­лезнь, что и у моей, это мы всегда знали. Но ни­когда об этом не говорили. Я прекрасно пони­маю, что помочь ей по-настоящему не смогу, но зато смогу дать ей почувствовать, что она мне _ . _ небезразлична. Сейчас ей это очень нужно. Мне тоже нужны подобные подтверждения, иначе я чувствую себя одинокой и пустой. Вот по этой причине в выходные я должна ехать в «город ужаса».

Но не только по этой! Моя мать прервала лече­ние! Не знаю почему, не знаю когда, не знаю, пьет она сейчас или нет. Она мне позвонила. В первый раз, после того как я уехала, она дала о себе знать и сказала, что хочет меня видеть. Конечно, я тоже хочу ее видеть. Это не вопрос. Но я так боюсь! Если она снова напьется, то мой визит станет на­стоящей катастрофой. А если она будет врать, не­сти какую-нибудь околесицу или будет за меня хвататься, все окажется еще хуже. Я не смогу сдержаться.

А теперь последняя часть истории ужаса. Пи­кассо умер. У него был заворот кишок. Его владе­лица позвонила мне через семь минут после того, как я поговорила с Амелией. Она рассказала толь­ко, что он ужасно страдал и кричал от боли. Копы­тами разломал весь бокс. Ветеринар не мог ничем помочь.

Пикассо умер?.. И почему мать Фионы? По­чему?!

Поскольку сегодня все как-то сошлось в од­ном, Янос послал меня к Рафаэлю, который навя- зал мне дополнительный сеанс терапии. Это была О самая грубая терапия, с которой мне приходилось сталкиваться. И самая трудная.

Сеанс состоит у нас из тридцатиминутного слушания музыки и размышлений и еще тридца­ти минут разговора с Рафаэлем,

Мне не пришлось долго думать, что рассказать Рафаэлю. Поэтому те полчаса, которые я пролежа­ла на диване в кабинете для групповых занятий и должна была размышлять, показались мне чрез­вычайно долгими. Я не нашла ничего лучше, чем грызть ногти. Последний раз я грызла ногти лет в семь-восемь...

Я весь день была не в себе и, когда наконец оказалась на диване у Рафаэля, могла только ры­дать. Я рассказала ему всё. Почти всё. Я рассказа­ла, что страшно боюсь ехать к родителям, что бо­юсь встретиться с матерью и что мне очень хочет­ся вызвать у себя рвоту. А Рафаэль вдруг просто сказал, что мне не стоит переживать из-за челове­ка, который никогда не переживал из-за меня и все равно меня не любит. Сначала я раскисла и начала бормотать, что я абсолютно уверена, что мама меня любит. Но Рафаэль только посмеялся. Я замолчала и не сказала больше ни слова. А по­том снова заревела, потому что поняла, что он прав. Чтобы окончательно меня убедить, он объ­яснил, что зависимые любят только свою зависи­мость и больше ничего. Тут уж нервы у меня окон­чательно сдали, потому что реальность умеет де­лать очень больно.

Но Рафаэль хотел раз и навсегда лишить меня всех иллюзий. «Дорогая София, уже несколько месяцев мы на наших сеансах говорим только о твоей матери. А ты должна бы разобраться и в своих отношениях с отцом. У него, несомненно, тоже рыльце в пушку, он явно не совсем такая не­винная овечка, каким ты его изображаешь. Ты идеализируешь его без всякой на то причины. Подумай о своем папочке до понедельника!