Взрывоопасные сестрички - [28]

Когда Фред ушел, я позвонила маме, желая убедиться, что она готова переночевать одна впервые после выписки. Мама сказала, что все нормально. Тогда я сообщила, что ей может позвонить мужчина по имени Фред Зимски.

– Зачем?

– Свидание вслепую, – ответила я. – Я подумала, что совсем неплохо, если хоть у одной из нас будет светская жизнь.

Первая ночь в коттедже прошла волшебно. Никаких пьяниц. Никаких озабоченных подростков. Никаких ночных нарушителей. Лишь шум волн, бьющихся о скалы, плеск резвящихся в воде рыб и огромное безоблачное небо, усеянное звездами. Пейзаж был столь красив, а ночь такой теплой, что выволокла на лоджию шезлонг, завернулась в прихваченный с кровати плед и уснула там.

В среду на двухдневное дежурство в Стюарт прибыла Шэрон. Примерно в половине третьего она заехала в коттедж, намереваясь посмотреть, «во что ты вляпалась», как сообщила мне сестра. Обойдя дом, Шэрон признала: вид отсюда божественный, но тут же добавила, что, находись коттедж в Бока, его бы снесли бульдозером уже много лет назад.

– Ага, чтобы освободить место для очередных «Макжилищ», – пробормотала я себе под нос.

– Нынче утром я виделась с Джеффри, – проинформировала меня Шэрон», когда мы расположились на лоджии. – Я заскочила в его кабинет, чтобы оставить ему благодарственное письмо. Хотела выразить признательность за все, что он сделал для мамы.

– Благодарственное письмо, – сухо повторила я……

Очень в стиле Эмили Пост.

– Вообще-то это благодарственные стихи. Лимерик «Жил-был доктор по имени Джефф…»

– Гениально, – оборвала я Шэрон.

– Джеффри тоже так подумал. Он сказал, что еще никто не писал ему лимерики. Можешь себе представить?

– Легко.

– В общем, мы разговорились и говорили, говорили, говорили… Мне жутко не хочется признаваться в этом, зная твои чувства к нему, но, по-моему, это я интересую его, Дебора.

Я не ответила. Вполне естественно после того, что Джеффри наговорил мне только вчера.

– Например, – продолжала Шэрон, – я упомянула, что у меня есть сын, и он тут же пожелал узнать побольше о Нормане, хотя его ждали пациенты. Я спросила себя: получится из этого мужчины отличный отец для моего ребенка? И вынуждена сказать, Дебора, что мне все труднее и труднее, придерживаясь нашей договоренности, не отправиться к нему домой и не предоставить природе взять свое.

А то я этого не знаю.

Позвонила мама и спросила, не хочу ли я сегодня составить им с Шэрон компанию за ужином. Но я отбрыкалась, заявив, что еще не устроилась толком в коттедже и не все вещи распаковала. Над проливом разгорался великолепнейший закат – небо окрасилось оттенками желтого, розового и золотого, – и мне просто хотелось сидеть на моей лоджии, потягивая вино, и смотреть на него. К тому же я даже помыслить не могла о том, чтобы провести весь вечер с Шэрон, прикидываясь ради мамы, будто мы с ней подружки не разлей вода. Я точно знала: рано или поздно речь пойдет о Джеффри – Шэрон наверняка поднимет эту тему – и мне придется изображать равнодушие, словно он не заявил мне открытым текстом, что его интересую я, и не показывать виду, что мне поперек горла стоит мирный договор с моей сестрицей.

Поэтому я сидела на лоджии, потягивая вино, а когда выпила, налила себе еще. И еще. Я сидела, наливаясь вином и глядя на воду. Сидела, наблюдая, как солнце уходит за горизонт и на небосклон выплывает луна. Сидела, размышляя о Джеффри и его яхте, о круизе, который он предлагал мне совершить вместе с ним.

Внезапно мне на память пришли слова тети Гарриет, сказанные ею на дне рождения мамы: будто я прячу мой свет под абажуром, чтобы не затмить Шэрон. Что я боюсь заполучить Подходящего Мужчину из опасения обидеть мою Несчастную Сестричку, И тут во мне что-то щелкнуло. Я виню тетю Гарриет за то, что произошло той ночью, не больше, чем выхлестанное мной тогда вино. Помню одно: вот я сижу на лоджии в романтической обстановке, размышляя о том, что Джеффри находится за мостом, а в следующее мгновение уже несусь в спальню, переодеваюсь, крашусь, спрыскиваюсь духами и полощу рот освежителем дыхания. Через миг меня уже вынесло из дома.

Девушка должна делать то, что хочет, думала я, прыгая в «понтиак» и молясь, чтобы машина завелась. С какой стати мне отказывать себе в маленьком удовольствии, в маленькой радости в этот непростой в моей жизни период? Кому от этого будет плохо? Шэрон ничего не узнает, значит, и мама ничего не узнает. Никто ничего не узнает, потому что это будет только раз. Всего одна ночь, проведенная вместе двумя взрослыми людьми по взаимному согласию. Одна ночь. Что тут плохого"?

Дрожащими руками я вела машину по бульвару Макартура до моста, связывающего Хатчинсон-Айленд со Сьюел-Пойнтом. Возле фонарного столба я свернула налево, на Саус-роуд, и поехала по ней, вместо того чтобы пересечь ее и выехать на Ривер-роуд, где жила мама. (Не дай Бог, она или Шэрон выглянут в окно и увидят мою машину.)

Я мчалась почти до самого дома Джеффри и лишь на подъезде к нему притормозила. Мои руки так взмокли, что скользили по рулю. До меня вдруг дошло, что после того, как я отклонила его приглашение, он мог позвать кого-нибудь другого. Вполне возможно, он сейчас не один.