Взрыв в бухте Тихой - [6]

Шрифт
Интервал

Дорога круто поворачивала в горы, обходя скалистый мыс.

— Пойдемте прямо, здесь ближе, — предложил Бондарук и сошел с дороги на тропинку, змейкой убегающую вверх. Матрос последовал за ним.

Через полчаса они взошли на вершину мыса. Со вздыбленной над морем скалы открывался широкий простор: слева, уступами уходя вдаль и постепенно расплываясь в легком тумане, высятся горы; справа, огромным языком вдаваясь в берег, лежит бухта. В глубине ее, затушеванный сизой дымкой, темнеет город; а впереди, изборожденное волнами, раскинулось море.

Старший техник-лейтенант подошел к самому обрыву, снял фуражку и остановился.

— Хорошо! — сказал он, проводя по волосам правой рукой, на которой виднелись широкие синеватые шрамы — следы ранения. — Давно у моря служу, а никак не могу привыкнуть к нему, как увижу — дух захватывает. Хорошо! — повторил Бондарук и сел на замшелый камень.

Кузьмин опустился рядом. Он тоже, не отрываясь, смотрел, как волны торопливо бегут к берегу и внизу, под обрывом, бьются в синеватые глыбы гранита, обдавая камни брызгами и пеной.

Кузьмин, работавший до призыва во флот в одном из приволжских городов, служит всего второй год, но уже успел полюбить море той любовью, которая остается на всю жизнь. Полюбил он и свою специальность минера. Правда, сначала, придя служить на тральщики, он робел. Все время ему казалось, что мина вот-вот взорвется под кораблем… Но, видя, как эти большие черные шары, срезанные тралом, всплывают за кормой, как на легкой шлюпке к мине подходят его товарищи, привязывают подрывной патрон и затем черный дым взрыва вздымается к небу, он тоже стал спокойно относиться к своей опасной службе и полюбил ее.

Большую роль в этом сыграл старшина Ракитин, сейчас уже ушедший в запас. Кузьмин вспомнил, как он впервые пошел на «тузике» к мине. Руки невольно дрожали, когда он надевал на рогатый шар подрывной патрон, поджигал бикфордов шнур.

— Из тебя моряк выйдет, — сказал старшина, когда мощная волна взрыва подбросила шлюпку и в вышине пропели осколки. Это была его лучшая похвала…

А потом уже каждый такой случай Кузьмин считал обыденным делом. Вот шлюпка подходит к мине, на рожки ее подвешивается подрывной патрон с длинным концом бикфордова шнура, к нему привязывается клочок пакли, она вспыхивает от спички, или пороховая мякоть шнура просто поджигается огоньком папиросы. Только иногда мелькала мысль: «Посмотрела бы на меня мама…».

Сейчас Кузьмину тоже вспомнились родной город, Волга, завод, на котором работал, наказ на комсомольском собрании перед отъездом во флот и прощальный вечер дома. Тогда товарищи ему откровенно завидовали, девушки желали быстрейшего возвращения, а мать, глотая слезы, все повторяла: «Вот ты уже и вырос, в армию идешь…» — «Обожди, мать, не плачь, — подошел к ней Колин учитель, старый мастер Иван Семенович, сам когда-то служивший во флоте. — Не плачь, — продолжал он, горделиво расправив усы, — не куда-нибудь идет, а во флот! Это понимать надо!.. А ты, Коля, смотри, не подкачай там, помни, что ты рабочий да еще и волжанин!..»

«Обязательно напишу ему, как я здесь служу», — подумал Кузьмин, продолжая неотрывно смотреть на море.

Впереди, среди волн, мелькнуло что-то черное, круглое.

«Бочку где-то смыло», — подумал Кузьмин.

Темный предмет еще раз показался на гребне волны, и на нем блеснули рожки, похожие на широко расставленные пальцы.

«Мина! Ведь это мина!»

— Товарищ старший лейтенант! Смотрите, плавающая мина!

— Где?

— Да вот, вот! У входа в бухту!

— Вижу! Как раз на фарватере!.. — воскликнул Бондарук. — Положение, нужно сказать: до города — более двадцати километров; здесь сидеть — сигнал подать нечем. В порту кораблей много, от шторма отстаивались… Заметить мину нетрудно, но всякое может быть. С минами шутки плохи, — словно думая вслух, говорил Бондарук.

— А что, если ее расстрелять? — предложил Кузьмин.

— Попробую…

Бондарук взял карабин, удобнее прилег над обрывом, нашел надежный упор и, старательно прицеливаясь, выстрелил. Всплеска не было видно. Расстреляв всю обойму, он встал на колени.

— Разве попадешь! Тут больше мили… Эх, если бы шлюпка была… — сказал он, не отрывая взгляда от ныряющего в волнах шара.

— Товарищ старший лейтенант, — вдруг повернулся к нему Кузьмин. — Разрешите… — срывающимся голосом попросил он. — Разрешите, я поплыву, подорву ее!..

Бондарук несколько удивленно посмотрел на матроса: Кузьмин в учебный кабинет прибыл недавно, всего около двух месяцев назад, а до этого служил на тральщике. И хотя он был хорошим специалистом, исполнительным матросом, но делал все с шуточками, прибауточками, и Бондарук, человек совершенно иного склада, не считал его способным на что-либо серьезное.

— Поплывете? — невольно переспросил старший техник-лейтенант. — Ведь надо плыть с патроном, а шнур поджечь там. Пакля наверняка намокнет, придется поджигать от папиросы…

— Патрон можно к спасательному жилету привязать, а спички и папиросу завернуть и заклеить…

Бондарук задумался… «В порту много кораблей… Уничтожить мину необходимо, но как? Надо плыть… Послать Кузьмина? Доплывет ли он?»

— Нет, я поплыву сам!.. — сказал он.


Еще от автора Михаил Иванович Божаткин
Последний рейс «Доротеи»

Герои повести — молодые работники милиции — в один из трудных моментов становления Советского государства предотвращают попытки врагов Советской власти подорвать экономику республики контрабандой дефицитных товаров и вывозом золота.


Рекомендуем почитать

Человек, который вышел из моря. Контрабандный рейс

Французский писатель Анри де Монфрейд (1879–1974) начал свою карьеру как дипломат во французской миссии в Калькутте, потом некоторое время занимался коммерцией — торговал кожей и кофе. Однако всю жизнь его привлекали морские приключения, и в 32 года он окончательно оставляет государственную службу и отправляется во французскую колонию Джибути, где занимается добычей жемчуга. По совету известного французского писателя Жозефа Кесселя он написал свою первую повесть «Тайны Красного моря» — о ловцах жемчуга, которая с восторгом была принята читателями, а автор снискал себе славу «писателя-корсара».


Поход «Северянки»

Об одном из походов подводной лодки «Северянка» во время Великой Отечественной войны.


HOMO Navicus, человек флота. Часть первая

В этой, с позволения сказать, книге, рассказанной нам З. Травило, нет ничего особенного. Это не книга, а, скорее всего, бездарная запись баек и случаев, имевших место быть. Безусловно, наглость З. Травило в настойчивом предложении себя на рынок современной работорг…ой, литературы, не может не возмущать цивилизованного читателя, привыкшего к дамским детективам, дающим великолепную пищу для ума. Или писал бы, как все, эротические рассказы, все интереснее. А так ни тебе сюжета, ни слезы, одно самолюбование. Чего только отзывы (наверняка купил) стоят! Впрочем, автор и не скрывает, что задействовал связи и беззастенчивый блат для издания своих пустых россказней.


Октавиус

«…Я развернулся и спустился обратно в каюту. В самом появлении каперов особой угрозы я не видел, но осторожность соблюдать было все же нужно. «Октавиус» отошел от причала, и я уже через несколько минут, когда корабль вышел на рейд, пожалел о своем решении: судно начало сильно валять, и я понял, что морская болезнь – весьма заразная штука, однако деваться было уже некуда, и я принял этот нелегкий жребий. Через полчаса стало совсем невыносимо, и я забрался в гамак, чтобы хоть как-то унять эту беду. Судно бросило якорь, и Ситтон приказал зажечь стояночные огни.


Среди дикарей и пиратов

Молодой Годфрей Рэйнер поступает мичманом на английский военный корвет, который отправляется на поиски испанского судна, грабящего купеческие корабли и торгующего невольниками. Погоня за пиратами оборачивается началом долгой одиссеи, в которой абордажные схватки и кораблекрушения сменяются робинзонадой, полной экзотики и опасных приключений.За 30 лет своей литературной деятельности английский писатель Уильям Генри Джайлз Кингстон (1814–1880) создал более сотни романов, действие которых происходит во всех уголках земного шара.