Взлетная полоса - [83]

Рельсы узкоколейки уходили прямо в воду, на глубину, и, когда тележку отпустили на тросе, самолет легко соскользнул с нее — будто нетерпеливо спрыгнул и закачался на поверхности прорытого к Волге узкого заводского канала.

Вдруг стало так тихо, что было слышно, как капают с подкосов редкие капли. Молчали все, задумчиво глядя на самолет. Будто не верили, что это они здесь, в Селезнях, сами сотворили такое. Самолет проплыл несколько метров по инерции и остановился. Щепкину на миг показалось, что он уже летал на этой машине — такой радостно «летучий» вид был у самолета.

Но он тут же одернул себя — для кого торжественный спуск, а для них первое испытание, как машина держится на воде. Держалась она идеально — ни малейшего крена, ровнехонько. Пометки, которые были нанесены по расчетам на корпус, приходились точно в уровень с водой. От ветерка самолет начало разворачивать носом к выходу из канала на Волгу.

— Ишь ты, — протяжно сказала Настька Шерстобитова. — Держи его! Убежит еще.

И тогда все разом грохнули смехом — облегченным и радостным. Натянули швартовый конец, закрепленный в кольце рымболта, развернули самолет «лицом» к берегу, так что всем стало видно его большое, в тринадцать метров размахом, толстое верхнее крыло, махонькие нижние «жабры»-поплавки, острый точеный нос, над которым взблеснуло остекление, и растопыренный рубчатыми цилиндрами новехонький мотор с широколопастным пропеллером.

Бадоян влез на ящик и махнул рукой. Оркестр грянул «Интернационал», красноармейцы из батальона взяли под козырек, селезневцы потащили с голов картузы. Говорили яростно, ликующе и подолгу.

Настька Шерстобитова выступала от имени заводчан из местных молодых людей. Речь составлена была заранее, но она скомкала листочек в ладошке и закричала отчаянно, задыхаясь от страха и торжества:

— Милые вы мои! Разве это наша только радость сегодня? Нет, с нами все честные граждане СССР. Жили мы тут с вами, чё видели? А пришли к нам новые люди и нас с печек постаскивали! Так что от имени всех им, дорогим учителям авиации, носителям света и яркой истины, желаем дальнейшего пути в укреплении стяга Советской нашей дорогой власти! А за успех всего воздушного флота — заявляю наше громкое «ура»!

Селезневцы ждали, что им тут же покажут, как полетит самолет. Но Бадоян объявил, что испытание его будет не в Селезнях, а в положенном для этого месте, в стороне от возможных вражеских глаз. О результатах будет доложено.

Только тогда многие повяли, с чего под берегом стоит на якорях колесный буксир Волжской флотилии, с баржой на прицепе, и отчего на митинге видны и краснофлотцы-речники в белых парусиновых робах и бескозырках. Новый самолет подцепили к шестивесельной шлюпке, подтащили к барже, подняли лебедкой, буксир гуднул и, шлепая плицами, потащился вниз, но течению, а куда, кто его знает. Может, до Нижнего Новгорода, а может, и до самой Астрахани.

Настька Шерстобитова с трепетом ждала, что Коля Теткин тут же уложит чемодан и уедет вместе со всем руководящим составом на испытания. Но никто никуда не уезжал, ни в тот день, ни на другой, и тогда Настька поняла, что баржа далеко не уплыла. Тем более что каждое утро и Щепкин, и Бадоян, и Теткин, и Глазунов садились зачем-то на телегу и торопились куда-то в лес.

Настька решилась и пробежалась на рассвете вслед за телегой. В восьми верстах от Селезней, за лесом, в безлюдном и диком месте, на высоком правом берегу стояли две палатки, под берегом был зачален буксир с баржой, на которой сто та их самолет. Место здесь было покойное и мелководное, называлось Шмелиный плес, далеко от стрежня Волги, за мысом. На невинный этот обман директор Бадоян решился не столько из соображений секретности, сколько из-за боязни неудачи.

— Если оконфузимся на первом же испытании и машина не взлетит, у людей энтузиазм пропадет! — сказал он Щепкину.

Бадоян нервничал. Весной он согласился, что предварительные рабочие испытания еще до госкомиссии Даниил проведет сам, летчику-испытателю они передадут машину только после того, как сами убедятся в том, что не промахнулись и она безотказно летает. Но теперь Бадоян явно оттягивал первый полет: то требовал дождаться чистейшего грозненского авиабензина, то почему-то вызывали у него сомнения новехонькие магнето. А когда он, не глядя на Щепкина, предложил вызвать специалистов из отдела морского авиастроения и сначала показать самолет им, Щепкин не выдержал:

— Ты чего юлишь, Бадоянчик?

— Э… слушай! — с досадой сказал тот. — Я в летчиках мало что понимаю, я по заводским делам специалист. Но все-таки понимаю, что ты уже давно не летал. Когда в последний раз поднимался?

— С год назад, — подумав, подсчитал Щепкин.

— Целый год не летал… — вздохнул Бадоян. — Разучился, может быть, а?

— Вряд ли! — усомнился Щепкин.

— Может быть, подождем настоящего летчика, а? — взмолился Бадоян, тревожно глядя на Щепкина черными глазами.

— Ты что, очумел? — рассердился неожиданно Нил Семеныч. — Даня на любой метле полетит! Тем более эту машину он же лучше себя знает, какого тебе еще рожна надо?

— Успокойся! — сказал ему Щепкин. — Бадоян прав. В небо сразу не полезу, не бойся… Погоняю на рулежке, потом сам скажу, звать тебе пилота со стороны или нет.