Взлет против ветра - [63]

Ровно работал двигатель, стрелки покачивались на допустимых для этого полета цифрах, но в тесной, обычно уютной кабине Джон Петушков чувствовал себя теперь как каторжник, прикованный к галере. Угрюмо гудела турбина, и тревога, переходящая в панику, с каждой секундой сковывала Джона все сильнее и сильнее. В последней надежде окликнул он СКП:

— Я — триста тридцатый. Земли не вижу. Земли не вижу. Прием, прием.

А с земли вдруг пришел совершенно спокойный и, как показалось Петушкову, издевательски-веселый голос подполковника Клепикова:

— Спокойнее, мальчик. Погодка что надо. Не проворонь дальний привод, и все будет в порядке. Учти, на ужин сегодня вареники с вишнями. Твоя порция тебя ждет.

«Издевается толстячок, — млея в холодной испарине, подумал Джон. — Какой тут может быть порядок, если все закрыто туманом, а у машины бешеная посадочная скорость. На том свете будут меня кормить варениками с вишнями», — невесело сострил Джон по своему собственному адресу. Но странное дело, чем презрительнее он о самом себе думал, тем спокойнее становился. Глаза уже не панически, а осмысленно скользили по приборной доске, руки стали совершенно твердыми, когда он выполнял наводящие команды с земли, голос обрел уверенность, и фразы «прошел дальний привод», «нахожусь над ближним» прозвучали четко. Но тут он услыхал голос Клепикова, твердость которого давалась командиру полка, видимо, с большим трудом:

— Вот так и давай, мой мальчик. Выходи из облаков с маленьким уголком и, если что, немедленно ручку на себя.

Ощущая, как от волнения стучит кровь в висках, Петушков опустил нос истребителя, но даже и тут не расстался со своей манерой шутить.

— Ну, кажись, прощай, Джон Прохорович!

За фонарем кабины стало светлеть, и сквозь нижние слои облаков он увидел посадочную полосу в то мгновение, когда уходить на второй круг было уже невозможно. Да, было неприятно и даже очень жутко в облаках, да, очень низко нависла над летным полем их нижняя кромка, но сейчас стало еще страшнее, потому что ни одной секунды нельзя было упустить. И Джон справился. Земля встретила его радостным гулом посадочной полосы под колесами, голосами однополчан и обещанными Клепиковым варениками. Даже те, которые терпеть не могли Джона, на этот раз не удержались от сердечных улыбок. Спрыгивая со стремянки на влажную от мороси землю, он счастливо подумал: «Вот и все, Джон Прохорович. Живи, старичок, и дальше!»

За посадку в трудных метеоусловиях командующий наградил его именными часами, в военной газете этот полет описали со всеми деталями, не пожалев при этом и некоторых высокопарных эпитетов. Любой летчик после такого сурового испытания окреп бы душой и волей, подобный случай разбудил бы в нем мужество. Но Джон Петушков относился к ничтожному меньшинству. Посадка в тумане его только напугала. «Не могу я больше, — думал он по ночам, обливаясь холодным потом. — Пятый океан обойдется и без такого героя, как я. Завтра же подам рапорт об увольнении». Но наступало утро, и сама мысль о рапорте казалась при дневном свете смешной и жалкой. Весь полк, от часового, стоящего на проходной, и до Клепикова включительно, казнили бы его презрением. Да и никто бы не списал его с летной работы, такого здорового и молодого. Нужно было искать какой-то иной выход. Джон взялся было за свою старую систему. Он начал отпускать модную шотландскую бородку, но замполит Болотов безжалостно приказал ее сбрить. Тогда, сделав вид, что он крайне обиделся на подобное ущемление его индивидуальности, Джон уехал в ближайший городок и за полночь просидел в гаштетах и варьете, а утром вышел на полеты тяжелой походкой невыспавшегося, сильно выпившего накануне человека. Его вызвали на комсомольское бюро и пригрозили исключением. Джон сник, ибо это не входило в его планы. Что же хорошего: если не уволят из армии из-за трусости, то исключат из комсомола за дурное поведение. Надо было искать иной выход из создавшегося положения, и найти его Джону помогла мать. Когда он появился в родной квартире на широком Кутузовском проспекте и поведал о том, как чуть было не погиб, попав во время учебного полета в сильный туман, маминому ужасу не было предела.

— Иди сюда! — закричала она отцу. И, когда грузный, совершенно облысевший папа предстал перед нею, разошлась еще больше. — Ты слышал, что наш единственный ребенок чуть не погиб? Ты знаешь, что подобная беда может его подкараулить и в другом полете? Да, да, наш мальчик мог разбиться в ту самую минуту, когда ты позорно лежал с газетой на диване или дремал на одном из своих бесчисленных совещаний. Как ты можешь терпеть такое дальше? Отец ты ему или не отец? Я беру это дело в свои руки!

И вскоре ей улыбнулась судьба в лице пожилого доктора Сергея Гавриловича, которого она бесконечно вызывала из поликлиники лечить свои далеко не всегда существовавшие болезни. Беря у него направление на очередные водные процедуры, она с глубоким вздохом указала на стоящего рядом Джона.

— Сергей Гаврилович, добрый гений семьи Петушковых, что-то мне не нравится сегодня мой сын, зеленый какой-то. Измерьте ему давление.