Взгляд врага - [25]

Кабинет с фамилией Фокина на двери я нашел на третьем этаже.

— Ну, давай, — хлопнул я Сидорова по плечу. Тот крякнул и треснул в дверь могучим плечом.

В образовавшийся между фигурой Сидорова и косяком просвет я увидел кульманы, двух женщин в белых халатах и часть еще одного халата.

— Кто здесь Фокин Василий Петрович? — грозно рыкнул Сидоров и обвел комнату пристальным взглядом. Часть халата, которую я видел в просвете, дернулась.

— Это я, — прозвучал знакомый голос. — А в чем дело?

В этот момент я протиснулся мимо Сидорова и одарил Фокина строгим прищуром. Тот потупил взгляд и еще больше ссутулился.

— Пройдемте, Василий Петрович, — сказал я. Слово «пройдемте» добило Фокина окончательно. Он понуро шагнул к двери и, как мне показалось, даже хотел сложить руки за спиной арестантским жестом, но вовремя опомнился. Женщины за его спиной начали перешептываться.

Мы вышли в коридор — впереди громилоподобный Сидоров, за ним подавленный Фокин. Я завершал шествие. То, что мы сейчас с Сидоровым делали, было чистой воды блефом. Но только так можно было вывести Фокина на откровенный разговор — застав его врасплох, одного, без прикрытия в виде жены, и совершенно определенно дав ему понять, что он виноват. Он и сам сознавал, что его жена делает что-то не то, но сил противодействовать у него не было. Оставалось прятаться в дальней комнате и делать смущенное лицо, предоставляя Нине Валентиновне самой вести дела. Он боялся заговорить своим голосом, боялся взять ответственность.

Но сейчас жены поблизости не было, он шел между мной и Сидоровым, шел совершенно покорно, вероятно, считая, что пришла заслуженная расплата. Только в конце коридора, рядом с лестницей, он спохватился и негромко спросил:

— А что случилось? Куда мы идем?

Сидоров немедленно вступил в игру. Он зверски оскалился, насупил брови и ехидно поинтересовался:

— А ты не догадываешься? А ты не подозреваешь, да? — Он выхватил из кармана штанов красную книжечку с неопределенной надписью золотом и на долю секунды продемонстрировал ее Фокину. — Ты не знаешь, что бывает за такие штуки? За нападение на человека? На сотрудника охранного агентства? — Он кивнул большой растрепанной головой в мою сторону. — Ты думал, это сойдет с рук? Как же!

— Василий Петрович, — мягко сказал я. — Я же предупреждал — давайте сотрудничать. Я вам давно предлагал обратиться в милицию. Теперь у вас уже нет выбора...

— Какой там выбор! — захохотал Сидоров. — Где у вас тут директор института? Надо ему сообщить, что его сотрудник будет задержан. Возможно, на несколько суток. Где ваш директор, а? — насел он на съежившегося Фокина.

— На втором этаже, — проговорил тот, стараясь встретиться глазами со мной, а не с ужасным усатым Сидоровым. — Костя...

— Слушаю вас, Василий Петрович.

— Костя, это правда — несколько суток? И надо сообщить директору?

— Ну... — замялся я, — вообще-то такой порядок. Позвоните из отделения домой. Переночуете в камере, ничего страшного...

Фокин побледнел и стал нервно сжимать и разжимать пальцы. Он был готов к употреблению.

— Василий Петрович! — Я выступил вперед из-за спины Сидорова, а тот моментально ушел назад. — Поймите, что делать вам какие-то уступки сейчас — это нереально. Вы не шли со мной на сотрудничество раньше...

— Раньше! — отчаянно воскликнул Фокин. Он прижался к стене, на которой были вывешены приказы институтского начальства. Заголовок одного из них гласил «О переводе ряда подразделений института на сокращенную рабочую неделю». — Раньше я и не думал, что все так пойдет...

— Ваша жена, — сурово сказал я. Тут мне не надо было даже притворяться. С именем Нины Валентиновны у меня были связаны совершенно определенные ассоциации. У Фокина, по-видимому, тоже были претензии к супруге. Во всяком случае, он встрепенулся и перебил меня страстным монологом.

— Да, — сказал Фокин. — Нина неправильно поступила, я знаю! Я пытался ее отговорить! Я убеждал ее, но она сделала все по-своему. Она совсем не считается с моим мнением, я не знаю, почему так происходит в последнее время... Я говорил, что надо обратиться в милицию, и как можно быстрее. Я говорил, что это нелогично — ждать, что человек, который сделал из Коли наркомана, теперь будет заботиться о его здоровье... Я имею в виду Артура, понимаете? Но Нина... Она хотела все сделать по-своему! И вы тоже должны ее понять, не обвиняйте ее! У нее только-только пошли хорошо дела на ее новой работе, только появилась какая-то перспектива... Конечно, она не хотела скандала, не хотела огласки. Хотела все сделать по-тихому, и Артур ей это обещал. А вы не обещали, вот поэтому она и поверила ему, а не вам...

— А вы понимали, что, делая из исчезновения вашего сына великий секрет, рискуете его совсем потерять? — не выдержал я. — Вы сами сказали — нельзя верить, что Артур будет о нем заботиться! Вы или ваша жена говорили с Колей по телефону после того, как он исчез из клиники? Чем Артур может доказать, что ваш сын у него? Что ваш сын жив?

— Только не надо! — Фокин поднял руки вверх, словно защищался от удара. — Не говорите так! Мы поверили Артуру... Потому что хотели верить, что Коля жив. Понимаете, всегда хочется верить в лучшее и не хочется верить в плохое. Артур говорил, что все будет нормально, что Коля со дня на день вернется домой... Что даст Коле отсрочку от долга. Он давал нам надежду... А вы говорили такие вещи — милиция, розыск. Вы сказали, что Коля может быть не жив... Вы говорили неприятные вещи. Поэтому Нина вас не любит.