Взгляд василиска - [15]

«Это конец!» — решил Вадим, но деваться ему, в сущности, было некуда, и он тоже встал и, отступив на шаг в сторону двери, стал вместе со всеми остальными хлопать в ладоши, сам, впрочем, не слишком понимая, кому или чему он, собственно, аплодирует.

Пытка эта неведением, сопровождающим чувство запредельной неловкости, продолжалась минуты две, но, в конце концов, была прервана председательствующим — директором института Башкирцевым. Оставив в покое бесполезный в такой ситуации председательский колокольчик, академик снял со штатива микрофон и звучным своим басом поставил точку, враз прекратив шум в зале.

— Вадим Борисович, — сказал он строго, улыбаясь при этом, впрочем, вполне добродушно. — Вы, судя по всему, пробежали под дождем километров десять. Устали, поди… Но все-таки не обессудьте, голубчик, хотелось бы и вас послушать. Так что извольте, коллега, подняться на сцену.

А вот это уже был совершенно немыслимый оборот. Программа конференции предусматривала выступление Реутова — теперь он вспомнил это совершенно точно, недоумевая, однако, как смог об этом забыть, — лишь на завтрашнем пленарном заседании, а что хотели услышать от него сегодня, то есть конкретно сейчас, он совершенно не представлял. Но факт, что, судя по реакции зала, не только академик Башкирцев, так неожиданно пригласивший его подняться на трибуну и смотревший теперь на Вадима с каким-то особым, совершенно не понятным тому, выражением, но и все остальные ожидали от него чего-то, о чем Реутов — хоть убей — догадаться никак не мог.

«Черт знает что! — оторопело думал Вадим, уже поднявшись на подиум и с полным и окончательным недоумением ощущая на себе заинтересованные взгляды множества знакомых и незнакомых людей. — Черт знает…»

И в этот момент он встретился взглядом с сидевшим во втором ряду и, разумеется, в центре Колгановым. В серых жестоких глазах профессора Колганова пылала такая лютая ненависть, что в пору испугаться, однако, оценив накал страстей, Реутов, напротив, неожиданно для себя успокоился. Если его злейший недоброжелатель так взбешен, значит, все в порядке. Ни Голгофы, ни Каноссы[15] не ожидается, иначе в глазах Виктора Анатольевича Вадим увидел бы удовлетворение, если не счастье.

— Я, видите ли, опоздал, — улыбнулся Вадим, продолжая глядеть в глаза Колганова. — Сами понимаете, от Московской заставы да еще под дождем… — И он демонстративно провел ладонью по все еще мокрым волосам.

Как ни странно незамысловатая эта шутка, к тому же вторичная, вызвала в зале вполне доброжелательную волну хохота.

— Тем не менее, я здесь, — сказал Реутов, когда отзвучал смех. — И положа руку на сердце, нахожусь в полном и окончательном недоумении, так как к великому сожалению на доклад Эраста Соломоновича опоздал и поэтому совершенно не представляю, о чем, собственно, я должен теперь говорить.

Он развел руками и, повернувшись к уступившему ему место на трибуне, но все еще стоявшему на подиуме Киршнеру, виновато улыбнулся. К удивлению Реутова старый заслуженный профессор обижаться на него, должно быть, и не думал.

— Не страшно, Вадим Борисович, — сказал Киршнер, улыбаясь в ответ. — В целом, содержание моей лекции вам должно быть хорошо известно, а то новое, о чем вы, судя по вашему недоумению, еще не знаете, я с удовольствием повторю специально для вас. Ваше исследование корково-подкорковых взаимодействий, весьма спорное, должен отметить, как с методологической, так и с теоретической точки зрения, буквально на днях подтверждено двумя независимыми группами исследователей: группой Ноймана из Карлова университета[16] и группой Викторова и Спольского из Ново-Архангельского института медицинской физиологии и генетики. Безусловно, приоритет открытия, уважаемый Вадим Борисович, остается, за вами. В связи с чем президиум Гиперборейской академии[17] счел возможным, еще до официальной публикации вашей статьи, а она появится в шестой книжке нашего журнала за этот год, ходатайствовать перед Ламарковским комитетом о присуждении вам, Вадим Борисович, премии 1992 года первой категории[18]…

При этих словах Киршнера зал снова взорвался аплодисментами, а у Реутова не по детски сжало грудь.

«Ламарковская…. Господи!»

Но это было еще не все. Позволив залу немного «побушевать», наблюдая за ажитацией научной общественности с доброй улыбкой старого учителя, Киршнер поднял руку, попросив тишины, и продолжил в почти моментально наступившей тишине:

— Премия, как вы, Вадим Борисович, вероятно, знаете, присуждается в декабре, но отбор претендентов должен быть завершен не позднее месяца апреля соответствующего календарного года, так что времени до окончательного решения еще много. Однако, учитывая единодушное мнение по данному вопросу, высказанное сектором физиологии нашей Академии Наук и Гумбольтовской Академией в Берлине, полагаю, что премию за 1992 год получите именно вы.

9.

К сожалению, ему не дали и пяти минут, чтобы обдумать случившееся; ощутить вкус победы, которой он совершенно не ожидал, потому что к ней и не стремился, полагая свою работу пусть и интересным, но вполне рядовым исследованием; осознать, что случившееся не сон, не пьяный бред и не случайная ошибка, а нечто гораздо большее или, вернее, совершенно иное, никогда Реутовым неизведанное, не предуганное и уж точно не загаданное. Однако времени на все это — а это, несомненно, являлось сложным и трудоемким умственным действием — не оказалось. Пленарное заседание завершилось, и Вадим очутился в водовороте людских страстей, ведь, как ни крути и что не говори, ученые те же самые люди, только род занятий у них несколько иной, нежели у всех остальных. Ему пожимали руку, обнимали, целовали и хлопали по плечу. Его рассматривали, как невидаль заморскую. Его обхаживали — ну как без этого, ведь Реутов нежданно-негаданно оказался «невестой с приданным». Его принимали «в свой круг» те, кто еще накануне едва с ним здоровался, его «играли», как играет короля свита, с той только разницей, что король, что называется, рожден для своей непростой роли, а Вадим попал в эту ситуацию, как кур в ощип. Его крутило, как щепку в водовороте, и бросало, как утлое суденышко в бурю. Во всяком случае, именно так он себя сейчас чувствовал. А чувствовал он себя, прямо сказать, паршиво, даже, несмотря на то, что нежданные и невероятные дары сыпались на него, как из рога изобилия.